Лиз Карлайл - Невеста в алом

— Прошу прощения? — Она пересекла комнату и подошла к нему. — Что начнется?

Он отвернулся от окна, на его лице возникло отвращение.

— Вы начнете грозить мне гневом вашего брата? — спросил он. — Или упомянете имя ее величества в виде предупреждения?

— О Боже, — мягко сказала леди Аниша. — Ну конечно, высшие круги не могут остаться равнодушными к несправедливости.

Его губы скривились, как у рычащей собаки.

— О, я знаю все об «особых отношениях» Рутвейна и королевы, — сказал он. — И еще больше я знаю о Лейзонби и Бессетте и их небольшом сборище в Сент-Джеймсе. Правда, пока я доказать ничего не могу, но это только пока.

— Сэр, я не имею понятия, о чем вы говорите, — сказала она. — Мне не нужна помощь брата, чтобы выполнить свою часть работы, если это то, на что вы намекаете. Я прекрасно смогу справиться с ней сама. Что касается взаимоотношений Рутвейна с королевой, то верность, которую он заслужил, была заработана им тяжким трудом, потом и даже кровью, и только потому, что он любит свою страну. И если наша святая королева признательна ему за это, то, черт побери, ей и следует быть такой. Это вполне естественно.

Если неподобающее леди ругательство и шокировало его, то Нейпир не подал виду. Вместо этого он постоял некоторое время у окна, освещенного полуденным солнцем, как спустившийся с небес один из разгневанных ангелов Микеланджело. Его жилет сместился, и был виден торец ножа, ловко спрятанный внутри брючного пояса.

— Ну хорошо, чего же вы хотите, леди Аниша? — холодно спросил он наконец. — Давайте разберемся.

Она пожала плечом с деланной небрежностью.

— Я хотела бы знать, — спокойно сказала она, — почему вы не сводите с меня глаз, когда мы вместе находимся в одной комнате?

Глава одиннадцатая

Притворитесь неполноценным и поощрите его самонадеянность.

В половине первого Анаис сидела под деревом в Брюссельском парке с последним приключенческим романом господина Рейнольдса на коленях. На расстоянии нескольких футов, вполоборота к ней с альбомом для рисования сидел Джефф, устроившийся на складном стуле. Его отливавшие бронзой волосы слегка колыхались на ветру.

Он уже сделал прекрасный рисунок королевского дворца, мазки были смелыми и безошибочными. Он нарисовал его, как если бы смотрел на него сквозь массивные ворота парка, и Анаис была очарована стремительностью его движений. Глядя на эскиз, любой мог бы подумать, что на его создание ушло несколько часов, хотя на самом деле это заняло примерно пятнадцать минут.

— У вас действительно есть талант, — прошептала она.

Он повернулся и улыбнулся — действительно улыбнулся! — и Анаис чуть не задохнулась.

— Спасибо, — поблагодарил он. — Мне всегда нравились красивые здания. Я насмотрелся на них за границей.

— А вы умеете рисовать людей?

Его улыбка исчезла, Джефф повернулся и снял альбом с мольберта. Перевернув лист, он положил его на колени, склонился над ним, и его длинные волосы упали тенью на лицо.

Водя рукой по бумаге взад и вперед несколько минут, он бросил в ее сторону случайный косой взгляд. В конце концов, он выпрямился и отвел лист чуть в сторону, словно изучая его.

Видимо, удовлетворенный, он вырвал лист из альбома и протянул ей.

Анаис взяла набросок и чуть не ахнула.

На самом деле это был очень простой рисунок. Несколько быстрых линий, игра света и тени, но он нарисовал ее невероятно реалистично.

Анаис изучила каждую деталь. У нее был большой нос отца, но на рисунке он выглядел каким-то соответствующим и пропорциональным ее лицу. И хотя он нарисовал ее сидящей у дерева с одним выставленным коленом — именно так, как и было, — на эскизе волосы Анаис спускались вниз почти до талии.

Но самыми поразительными были ее глаза: большие, но не чрезмерно, и казалось, что они смотрят прямо, почти дерзко, на зрителя. При этом они были совершенно непроницаемы, как таинственный черный омут.

В целом рисунок получился совершенно потрясающим.

— Джефф, это прекрасно, — сказала она, все еще разглядывая свое изображение. — Но боюсь, что вы мне слишком льстите.

— Да? — Она почувствовала, что его любопытный взгляд буквально жжет ее. — Каким образом?

Она подняла на него взгляд, но не увидела ни намека на лицемерие.

— Не думаю, что я выгляжу именно так.

Он наклонил голову и посмотрел на нее.

— Зато я вижу вас такой.

Он говорил искренне, чего Анаис не ожидала, а еще в его тоне звучала нежность, хотя он относился к тому типу мужчин, к которым трудно отнести подобное слово. Испытывая неловкость, она по непонятной причине вдруг почувствовала, что готова разрыдаться. Словно то, что она ждала всю свою жизнь, оказалось чем-то неправильным, а она не была тем человеком, каким себе казалась. Конечно, она не была этой красивой, таинственной женщиной, изображенной на портрете.

Она решительно протянула рисунок Джеффу.

— Вы не хотите оставить его у себя?

— Очень хочу. Просто подпишите его для меня. И поставьте дату.

Сдержанно улыбаясь, он нацарапал четкую подпись наискосок в нижнем правом углу и дату под ней.

— Вот, — сказал он, передавая рисунок обратно. — Полагаю, что это первый портрет, который я набросал за последние десять лет, если не больше.

— Тогда это большая честь для меня. Спасибо.

Но он поставил подпись Джеффри Маклахлан — из-за предосторожности, предположила она, чтобы сохранить их тайну.

В этот момент что-то привлекло ее внимание. Анаис отложила рисунок в сторону.

— Полагаю, будет лучше, если мы придадим нашим лицам немного легкомысленное выражение, — продолжила она, — потому что я вижу, что мадам Моро поворачивает от Дворцовой площади.

Джефф напрягся, но не обернулся, чтобы взглянуть на нее.

— С кем?

— С джентльменом и маленькой девочкой.

Джефф кивнул и вернулся к своим рисункам. Анаис встала, как бы отряхивая юбки, а затем подняла голову и просияла.

— Мадам Моро! — крикнула она. — Боже мой! Какое счастье!

Шарлотта Моро улыбнулась, но бросила тревожный взгляд в сторону стройного, элегантного мужчины, который держал ее под руку.

— Доброе утро, миссис Маклахлан, — сказала она, когда Анаис поспешила к ним. — Как поживаете?

— Ах, эти муравьи! — сказала Анаис, ступая на тропинку. — Думаю, я села в муравейник. Вы можете вообразить, они теперь ползают по мне, и это крайне неприятно. — Она слегка передернулась.