Мэри Бэлоу - Настоящая любовь
Преподобный Ллуид удивил его.
— Я попрошу вас уйти, милорд, — заявил он, поднявшись с места и заговорив с большим достоинством, когда Герейнт попытался заручиться его помощью по привлечению осведомителей, — любой, кто просит одного человека предать другого именем закона и справедливости, нежеланный гость в этом доме. И тот, кто просит об этом, и тот, кто соглашается предать, — оба отвратительны в глазах Господа.
— Даже если они помогут положить конец насилию и разрушению? — надменно спросил Герейнт, тоже поднимаясь с места.
— Я не оправдываю насилия, — ответил священник. — Как не оправдываю предательства. Точно так же, милорд, я не оправдываю угнетения бедных богатыми. Но только Господь Бог, — он показал пальцем в потолок, — видит грех под любым обличьем. И только Бог может наказывать.
Герейнт ушел. Преподобный Ллуид заслужил его глубочайшее уважение. «И все-таки у каждого человека найдется темное пятно», — подумал он. Священник явно полагал, что некоторые прегрешения не стоит оставлять на откуп Господу. Так, незамужних женщин в положении можно отлучать от церкви, изгонять из общества, чтобы они сами решали, что им делать дальше — жить или умирать.
Затем он направился к кузнице. Алед настороженно взглянул в его сторону, а заказчик тем временем бочком выскользнул на улицу. Кузнец вытер руки о фартук.
Герейнт начал пространную речь, рассчитанную на перепуганного подручного, который жался в углу, стараясь сделаться незаметным. Наконец Герейнт многозначительно взглянул на друга и почти незаметно кивнул в сторону мальчишки.
— Гуил, — сказал Алед, — ступай-ка домой обедать, хорошо? Извинись за меня перед матерью за то, что явился чуть пораньше.
Гуил им не стал дожидаться второго приглашения и тут же испарился.
— В Лондон отправлены письма, — быстро произнес Герейнт. — Каждый землевладелец в этом графстве, включая меня, получит такие же.
— А ты исполнительный, — с удовольствием отметил Алед.
— Значит, в среду ночью две заставы? — уточнил Герейнт. — Мы должны вдвойне побеспокоиться, чтобы сохранить все в тайне. Поиск осведомителей может принести свои плоды.
— Сомневаюсь, — сказал Алед. — Ты оскорбляешь моих земляков, Гер.
— И моих тоже, — улыбнулся Герейнт. — Алед, у Ребекки сундуки набиты золотом.
Приятель смотрел на него непонимающим взглядом.
— Часть денег из этих сундуков уже отослана смотрителю заставы в Пенфро и его жене, чтобы возместить им потерю дома и заработка, — продолжал Герейнт. — Впредь будет так же. Деньги уже отосланы или будут отосланы в ближайшее время тем, кто больше всех страдает от обращения графа Уиверна и других землевладельцев. К Шарлотте наверняка обратятся с расспросами. Я специально упомянул о существовании сундуков, а то у тебя отвисла бы челюсть и вид бы был еще глупее, чем обычно. — Он снова заулыбался.
— А нужно ли это, Гер? — нахмурился Алед. — Комитет не сможет вернуть тебе эти деньги.
— Я не просил помощи, — сказал Герейнт. — Это сундуки Ребекки, а я и есть Ребекка. Ну, пора идти, а то если за мной наблюдают, скажут, что я сдираю с тебя шкуру заживо. Значит, в среду.
Алед коротко кивнул.
Марджед обходила поле, где вскоре предстояло сеять пшеницу. Делая первый круг, она не обращала внимания на мелкие камни, уговаривая себя, что из-за такой мелочи нечего ломать спину. Но когда большие камни были убраны, эти мелкие вдруг увеличились в размере, и стоило ей заняться каким-нибудь делом на подворье, как они тут же бросались ей в глаза, словно укоряя.
Пришлось вновь собирать камни. Она занималась этим с самого раннего утра и к полудню совсем выбилась из сил. С отвращением заметила, что под ногти забилась грязь. Лицо тоже, наверное, она выпачкала землей, когда тыльной стороной руки отводила непокорные прядки волос, выбившиеся из косы.
Придется вечером натаскать и нагреть воды, чтобы вымыться. А потом она наденет все чистое и отдохнет возле окна, пока не наступит час ложиться спать. Впрочем, до вечера еще целая вечность. Марджед выпрямилась и оглядела поле, стараясь убедить себя, что половина работы уже сделана.
Потом она резко повернула голову и посмотрела на подворье. Ее ноздри затрепетали. Он выглядел так безупречно, как будто дома у него было только одно занятие, решила она, — отмокать в горячей ванне. Да к тому же у него короткие кудрявые волосы, которые едва шевелятся на ветру. Он, наверное, вообще не знает, что такое пот. Или земля… хотя много лет назад и бегал по ней только босиком.
Он стоял у калитки и смотрел на нее. На ферме жили еще две женщины. Если это был визит вежливости, то граф мог постучать в дом и развлекаться беседой со свекровью и бабушкой ровно столько, сколько он решил пробыть в их компании, оказав им честь. Но нет, ему понадобилось отрывать от работы именно ее.
Марджед вытерла руки о фартук и направилась к нему. А сама думала, что не могла бы выглядеть грязнее, неряшливее или уродливее, даже если бы постаралась. И с каждым шагом в ней возрастал гнев: Марджед задевало, что он застал ее в таком виде. Нет, решила она, ей все равно. Ей наплевать, какой он ее видит или что думает.
— Что, скажи на милость, ты делаешь? — спросил он с ненавистным отточенным английским выговором.
— Ты как раз застал меня за игрой вместо работы, — дерзко ответила она. — Собираю камни с поля, когда могла бы заняться настоящей работой, например покормить Нелли. А тебе как показалось, чем я занята?
— Марджед, — сказал он, — это мужская работа.
— Ну конечно. — Она ударила себя по лбу выгнутым запястьем. — Какая же я глупая. Не стану больше медлить, сейчас же пойду в дом и созову всех мужчин, которые спят там или в хлеву.
Он смотрел на нее холодными голубыми глазами, его лицо ничего не выражало. Ей было все равно, что он подумает о ее дерзости или как поступит. А затем он скинул плащ, перебросил его через перекладину ограды. Шляпу надел на столбик и стянул сюртук.
— Что ты делаешь? — Ее глаза округлились от удивления. Сюртук последовал за плащом. Теперь он расстегивал пуговицы жилета.
— Как видно, здесь только один мужчина, способный выполнить эту работу, — ответил он.
Марджед стиснула зубы, как только поняла, что стоит с раскрытым ртом.
— О нет, — сказала она. — Этого не будет. Мне не нужна твоя помощь. Убирайся с моей земли.
Он холодно смотрел на нее, закатывая рукав безукоризненно белой рубашки.
— Я заплатила ренту, — напомнила она. — Ни на день не опоздала.
Но слушать ее было некому. Он уже шел по полю. Его сапоги были так начищены, что когда он наклоняется, то, вероятно, видит в них свое отражение, решила Марджед. И в такой-то обуви он гуляет по полю? Брюки на нем были темные, явно очень дорогие, они плотно облегали ноги, подчеркивая их стройность и мускулистость. Рубашка надулась от ветра. Но когда ветер на секунду стих, широкие спина и плечи не позволили ей обвиснуть на нем. Руки до локтей были покрыты темными волосами.
