Ирина Мельникова - Фамильный оберег. Отражение звезды
– А кому же еще быть?
Черкас мигом очутился возле его постели. Помог сесть, заботливо укутал одеялом.
– Но как ты здесь очутился? – недоумевал Мирон.
– От огня еле ушел, лошаденку свою потерял, вот и плутал по тайге пару деньков. Уж и не чаял людей найти. А тут кыргызы подвернулись. По башке настучали и на аркане в ихнюю деревню привели. Тут я Айдынку и встретил. Велела за тобой приглядывать. – Он склонился к Мирону и доверительно прошептал: – Хорошая она девка! Жалостливая! Не гляди, что кыргызка!
– Кроме тебя кто-то еще спасся?
– То одному Господу ведомо, – вздохнул Никишка. – Кабы кто нашелся, я бы тут не сидел. Вместе бы к острогу прорывались!
И спохватился:
– Поесть бы вам надо! Скоко дней в горячке валялись, небось брюхо-то подвело?
Тут Мирон почувствовал такой приступ голода, что чуть не захлебнулся слюной, и молча кивнул головой.
– Щас! Мигом сообразим!
Никишка метнулся к очагу и вернулся с котелком, над которым курился парок. А запах он источал столь удивительный, что Мирон едва удержался, чтобы не вырвать котелок из рук Никишки.
– Я давеча глухарку добыл, – объяснял Никишка. – Похлебку для вас сообразил.
Но Мирон не слушал, тянулся руками к котелку. И когда ухватил его, тотчас припал к краю и с жадностью принялся пить жирный, пахнувший травами отвар.
– Э, нет! – отнял у него котелок Никишка, хотя в нем оставалось больше половины глухариной похлебки. – Кишки свернутся от долгой голодухи.
– И то хорошо, – улыбнулся Мирон и снова упал на подушки.
По телу разливалось блаженное тепло. Опять потянуло в сон, но теперь он заснул по-настоящему – без жутких видений…
Мало-помалу болезнь его отпускала. Мирон начал вставать и ходить, шатаясь от слабости. Он оживал – и весь мир оживал для него. В один из дней Никишка подставил ему плечо и помог выйти на свежий воздух. Стояла середина октября, но было необычайно тепло и сухо. Косые лучи вечернего солнца окрасили стволы и кроны деревьев в розовый цвет. Пылали облака, словно драгоценные, оправленные золотом камни. Темнел лес на опушке. Огромная береза возле юрты медленно роняла желтый лист, чуть поодаль пунцовели кусты калины. Где-то журчал ручей, но этот звук не разрушал тишину – благостную, мягкую, ласковую… То была тишина засыпавшей под долгую зиму земли…
Мирон сидел возле юрты на старом пне, который Никишка заботливо прикрыл кошмой, и наслаждался запахами осени. Слегка кружилась голова. Но он вдыхал воздух полной грудью и чувствовал, как тело наливается силой. Ему уже не сиделось на месте, вот только ноги подводили – еще подгибались в коленях и дрожали. Тогда он попросил Никишку помочь. И тот снова подставил ему плечо, а в руку сунул крючковатую палку.
Они направились к скоплению юрт на высоком речном берегу. Там, по словам Никишки, находилась юрта Айдыны. Но дойти до нее не удалось. Тотчас их окружила стайка чумазой ребятни и свора собак. Псы подняли лай, дети визжали, показывали на орысов пальцами, громко хохотали.
Никишка что-то сердито крикнул по-кыргызски, но дети не отступали, а собаки принялись кидаться и рычать, норовя схватить за ноги. Из ближней юрты высыпали женщины, загалдели возбужденно, но следом вышла Ончас, и женщины мигом смолкли и торопливо нырнули назад, в юрту.
Старуха смерила Мирона и Никишку гневным взглядом и что-то отрывисто сказала.
– Велит в юрту возвращаться, – тихо пояснил Никишка.
– Скажи ей, что хочу видеть Айдыну, – сквозь зубы произнес Мирон. – Где она? Нужно поговорить! Очень важно!
Никишка торопливо забормотал, запинаясь и помогая себе жестами.
Ончас выслушала его с непроницаемым лицом. Затем что-то коротко проворчала в ответ и, вытянув руку в сторону юрты, повелительно бросила:
– Иди, орыс! – уже по-русски.
И, прихрамывая, первой направилась к своей юрте.
– Что она говорит? – быстро спросил Мирон.
– Нет Айдынки, – также торопливо ответил Никишка. – И еще долго не будет.
– Куда она делась?
– А кто ее знает? – пожал плечами Никишка и, приблизив лицо к Мирону, прошептал: – Давеча видел, ускакала она. При доспехах и кыргызов с ней человек этак сорок. На север рванули, точно! Тут других путей нету…
– А что ж раньше не сказал? – рассердился Мирон.
С помощью Никишки он добрался, наконец, до облюбованного пенька и с облегчением на него опустился.
– Так ведь не спрашивали? – почесал в затылке черкас. – Верно, дела какие! Важные! С вечеру черный гонец в улус заявился. Не чаадарского племени, я сразу смекнул. Одежа другая и тамги тож чужие. В пыли весь, у лошади копыта в кровь сбиты. А флажок на пике черный. Видно, дурные вести принес. Гонца к Айдыне провели, а утром раненько, значит, и смылись они… Може, драка какая затевается?
– Может, и драка, – нахмурился Мирон, чувствуя, как в сердце проникает тревога. Куда умчалась Айдына? Что заставило ее сняться ни свет ни заря?
– Ой, мнится мне, неспроста это, – вздохнул Никишка. – Слыхал я: велено дарханам новое оружие ковать… Много оружия! И в аале все точно с ума сошли! Служивые, что остались, сбрую чинят, сабли-топоры точат, луки да пики правят. На горе крепость ихнюю тож укрепляют. Камни таскают, стену городят… Чую, война намечается? Только с какого бока лиха ждать, неведомо! Али наши казачки пронюхали, что мы здеся томимся?
– Вряд ли, – покачал головой Мирон, – разве Силкер рассказал? Но это маловероятно! Не мог он без меня в острог вернуться…
– Силкер? – оживился Никишка. – Так он в живых остался? Что ж вас не оберег?
– Оберег? – усмехнулся Мирон. – Слава Богу, хоть не прикончил.
И поведал Никишке обо всем, что случилось во время пожара и после: о странном ранении Силкера и его исчезновении. Не утаил, как метался по лесу в поисках тропы и как по-глупому попал в ловушку. Рассказал, как Силкер повел себя, когда обнаружил его, раненного, в яме.
– Ах ты, погань кривая! – Никишка покраснел от злости. – Попадись он мне! – И, присев на корточки, заглянул в лицо Мирона. – Мне его рожа изначала не показалась! Урод уродом, а себе на уме!
– Вот видишь! – улыбнулся Мирон. – Зачем Силкеру возвращаться в острог? Без меня он там никому не нужен… Да и опасно! Вдруг кто проведает, как он со мной обошелся!
– И то верно!
Никишка вскочил на ноги, стянул с головы старый малахай и с размаху бросил его на землю.
– Слово даю, Мирон Федорович, я эту гадину из-под земли достану, шкуру спущу и на барабан натяну!
– Угомонись, – остановил его Мирон. – Айдына, говоришь, взяла с собой немного воинов? Но в случае опасности она не оставила бы улус. Значит, опасности большой пока нет. Вернее, она есть, но не скорая. К ней готовятся, вооружаются… Что это за опасность? Война? С кем? Нападение или оборона?
