Оружие Вёльвы - Елизавета Алексеевна Дворецкая
– А ведь он скоро будет здесь.
– Кто? – Снефрид вздрогнула.
– Эйрик. Они наслали на него сильнейшее желание прибыть к Уппсале и дать бой деду. Но он не из тех, кто боится боя, а к чему все придет – еще увидим. Если, конечно, старый Бьёрн не заручится помощью мертвецов.
– Не заручится. Если ты не укажешь Вегарду, где деньги, он не сможет выкупить ларец.
– Думаешь, это его остановит?
– Он сам сказал, что у них есть закон: не воевать с теми, у кого нет мужской защиты.
– Твой отец уже дома.
– Едва ли он сейчас сочтет моего отца подходящим соперником, – Снефрид вздохнула и помрачнела еще сильнее, вспомнив, ради чего пришла. – Но было бы хорошо, если бы ты научила меня делать эти чары… с передником. Ты говоришь, это не трудно?
Хравнхильд тяжело встала со скамьи, прошла к ларю в дальнем углу, отвязала от пояса ключ, отперла замок и подняла крышку. Порылась внутри, вынула кожаный мешок и поманила Снефрид к столу. Когда та подошла, Хравнхильд выложила из мешка на стол два удивительных предмета.
Первым был небольшой жезл, отлитый из бронзы так, чтобы придать ему сходство с еловым веретеном. На конце, где у веретена делают противовес из связанных пучком тонких веточек, такой же пучок был отлит из самой бронзы.
Снефрид рассматривала жезл вёльвы. Прошло двадцать лет, с тех пор как она видела его в первый раз.
– Я уже видела его однажды. Когда мне было около четырех и мать в первый раз привезла меня сюда после смерти бабки Лауги.
– Я не показывала его тебе.
– Мне показывал Хравн. Вы с матерью были где-то снаружи.
– Но он умер на два года раньше нашей матери.
– Да, – с обреченным видом подтвердила Снефрид. – И что это меняет?
– Выходит, ничего. Этот жезл – твое оружие. Теперь ты понимаешь, что не можешь отказаться?
– О нет! – Снефрид не сводила глаз с жезла, но притронуться не смела, будто он мог обжечь. – Я никогда не решусь!
– Тебе нечего бояться. Передать нить совсем просто – я начну прясть, ты закончишь. Взять на руки мужчину двадцати шести лет тебе будет не под силу… – даже Снефрид засмеялась, вообразив это, – но есть много других способов.
– Каких? – против воли Снефрид почувствовала любопытство.
– Ты можешь подержать на руках его свернутую рубашку. Или ты сядешь, а он коснется коленом твоих колен. Потом ты дашь ему чашку молока – в знак того, что перенимаешь должность кормилицы его судьбы. Было бы лучше и вернее, если бы ты вылила это молоко себе на грудь и приложила к ней его голову…
– Нет! – Снефрид вытаращила глаза. – Ты же сказала, что ему двадцать шесть! Он немного великоват для кормления грудью! И… я умру от смеха.
Она и сейчас фыркнула и зажала себе рот, вообразив это нелепое зрелище.
– Думаю, ему тоже понравится, – Хравнхильд кивнула. – Вы посмеетесь, и ты перестанешь его бояться.
– А разве при ворожбе смеяться можно?
– Еще как можно. Пока люди не научились говорить, они взывали к богам смехом. Потому-то и сейчас от смеха у людей становится легче на душе. И тебе будет не трудно…
– Но что я должна буду делать потом? Что значит – быть вирд-коной?
Снефрид наполовину осознавала, что, задавая эти вопросы, она уже почти дает согласие. Но не могла удержаться: ее влекло и любопытство, и смутное желание новой, необычайной силы. И крепнущее сознание, что иной дороги для нее просто нет – вокруг неслышно ходит Тихий Волк, принюхивается к ее следам. Зубы его остры, хватка крепка. Жезл вирд-коны – единственное оружие, которым она защитит себя.
– В священные дни года прясть нить, призывая на Эйрика удачу. Гадать и прислушиваться к шуму Ясеня, чтобы знать, не грозит ли ему какое зло. Ты ведь будешь только земным отражением его спе-дисы – той, что живет возле Источника. Если ему будет грозить настоящая беда – она предупредит, и ты сможешь воззвать к богам о помощи. Но чтобы ты ее услышала, жезл вёльвы должен быть у тебя.
Снефрид перевела взгляд на второй предмет и содрогнулась: на нее смотрело черное лицо неведомого духа, уродливого и зубастого. Круглые глаза-отверстия, рот щелочкой.
– А это что? – прошептала Снефрид, пытаясь улыбнуться. – Голова Квига с Еловой горы? Она хранится у тебя?
– Это моя медвежья личина.
Снефрид обхватила себя за плечи. К мысли о жезле вирд-коны она постепенно привыкала, но маска «медвежьей жены»…
– И… для чего она?
– Я надевала ее в тот день, когда Эйрик проходил посвящение. Когда их обучают, они проходят разные испытания и обряды. Бывает, что живым до конца добирается один из троих, но оно и к лучшему – не к добру, если берсерков разведется слишком много…
Хравнхильд понизила голос и почти зашептала, хотя их и так не мог никто слышать. Снефрид напряженно вслушивалась: вот теперь она наконец узнает, как это происходит. Она еще сомневалась, надо ли ей это знать, но неумолимая сила влекла ее вслед за шепотом тетки:
– Перед тем как им войти в ту пещеру, они раздеваются, чтобы снять свой прежний человеческий облик, «медвежья жена» натирает их особой мазью и вручает им шкуру. Состав мази знает только Гаммаль Бирнир, но в ней есть медвежий жир и белена – я узнала ее по запаху. Гаммаль Бирнир поет особую «песнь призыва», и в молодых «медвежат» входит звериный дух Одина-Бурого[23]. А потом, когда они выйдут из пещеры – те, которые выйдут, – им нужно от него избавиться, чтобы снова стать людьми…
Снефрид поежилась, невольно видя это существо, что выбирается из темной пещеры испытаний – зверя в человеческом теле, голого под медвежьей шкурой, израненного, залитого своей и чужой кровью, совершенно обезумевшего, тяжело дышащего, рычащего…
– У выхода его ждет «медвежья жена». На ней вот такая личина и шкура. Она забирает этот дух себе, и дальше берсерк может призвать Одина-Бурого, когда ему это нужно для прибавления сил. Один-Бурый дает им огромную силу, способность двигаться в несколько раз быстрее обычного человека, не чувствовать боли. Правда, это продолжается недолго, а потом они остаются без сил и им нужно отдыхать. Но за то время, что Один в них, они успевают покончить со своими врагами.
– Но как же «медвежья жена» справляется с этим духом? – Снефрид смотрела на тетку огромными от ужаса глазами.
Она думала, что бояться надо обряда – но то, что после него, куда хуже!
– Она
