Настасья Бакст - Предательство страсти
Ответа не последовало.
Мари совсем осунулась и исхудала. Люмбек передал ее капитану английского судна, и более она его не видела. Узнав, что ее везут в Англию, Мари не удивилась и вообще никак не отреагировала. Душа ее умерла вместе с последним проблеском веры в любовь. Каждый вечер перед отходом ко сну баронесса молила Бога о смерти.
Капитан судна как-то принес ей книгу и сказал на ломаном немецком:
— Хороший книга, очень интересный роман. Я читать много раз и сильно восхищаться.
— Спасибо, — ответила ему Мари по-английски, — не утруждайте себя нашим чудовищным языком, я прекрасно говорю по-английски.
— Это хорошо, — вздохнул капитал с облегчением. — В этой книге рассказывается о человеке, который попал на необитаемый остров, но жил надеждой…
— Простите, капитан, но мне сейчас совсем не хочется читать никаких романов, — вздохнула Мари. Воспоминания о рыцарях из прочитанных ею книг казались баронессе мучительными. Она чувствовала себя обманутой. Ей было стыдно, как человеку, попавшемуся на глупый и жестокий розыгрыш.
Капитан улыбнулся.
— Это совсем другой роман, он совсем не похож на те, что издавались прежде, поверьте.
Вы не найдете там обычных любовных похождений, приключений и амурных историй. Эта книга о силе духа, о том, что человек, даже попав в самые невыносимые условия, может найти в себе силы и преодолеть обстоятельства. Можно быть покорным судьбе, а можно делать ее своими руками.
Мари посмотрела на это человека, пропитанного соленой водой и запахом моря.
— Только мужчина мог написать такую книгу, — печально сказала она. — Женщине никогда бы не пришло в голову ничего подобного. И только прочитавший ее мужчина может делать такие выводы. Женская судьба полностью зависит от воли мужчины, если, конечно, она не монахиня.
— Мне кажется, что вы слишком хороши для того, чтобы подарить себя Богу, — сказал капитан и, очевидно смутившись, удалился.
Баронесса фон Штерн пережила легкий шок. Конечно, она слышала о том, что англичане первейшие безбожники и зачастую относятся к религии презрительно, но фраза, сказанная капитаном, застала ее врасплох.
Мари опустила глаза и заметила, что ее руки стали похожи на сухие ветки. Кожа пожелтела, потрескалась, а под ногтями скопилась грязь.
Баронесса встала и подошла к тазику с водой. Осторожно вымыв руки, она начала втирать в них масло, оставленное матросом для небольшой лампадки в углу каюты.
Она не стала читать роман, чувствуя, что ее воображение пока не готово к новым впечатлениям.
Через два дня судно причалило в Лондонском порту глубокой ночью. Мари завязали глаза. Ее долго вели по каким-то доскам, затем по мостовой, мощенной булыжником, затем посадили в карету. В руках баронесса сжимала небольшой узелок, в котором лежала подаренная ей капитаном книга.
Сопровождавший ее человек всю дорогу не проронил ни слова. Баронесса вскоре уснула. Разбудили ее звуки человеческих голосов.
— Епископ уже ждет вас.
— Хорошо, надеюсь, что с ней не случится ничего плохого. Эта женщина оказалась заложницей обстоятельств и даже не знает, в чем, собственно, ее вина.
— Не волнуйся, здесь ей будет хорошо. По крайней мере, ее никто не найдет и не сможет причинить вреда. Отныне она будет под защитой англиканской церкви.
Мари вздрогнула.
Ее повели по песчаной дорожке, скорее всего среди цветов, потому что утренний воздух был напоен сладким, чуть горьковатым ароматом.
— Снимите повязку, — раздался откуда-то сверху приятный мужской голос, в котором послышалось сочувствие.
— Слушаюсь, ваше высокопреосвященство, — ответил охранник, и в ту же секунду Мари зажмурилась от ударившего ей в глаза света. Даже серое, хмурое, туманное утро показалось баронессе слишком ярким.
— Здравствуйте, дорогая баронесса, — обратился к ней высокий, хорошо сложенный мужчина в епископском облачении. — Прошу прощения, что пришлось подвергнуть вас таким испытаниям, но с этого момента вы под защитой англиканской церкви и английской короны. Я епископ Готторпскии, но вы можете звать меня просто Максимилиан.
— Не могу сказать, что я рада, — после путешествия в закрытой каюте и «глухом» экипаже, от обилия свежего воздуха, Мари стало дурно.
Заметив, что она резко побледнела, епископ сбежал со ступенек и едва успел подхватить на руки обессиленную женщину.
— Я хочу исповедаться… — прошептала она чуть слышно перед тем, как лишиться чувств.
Англичане обращались со своей пленницей не дурно, обеспечивая ей минимальный комфорт. Ее поселили в одном из монастырей, в маленькой келье, где стояла кровать, туалетный столик, кресло, прибор для умывания. Только решетка с внешней стороны окна и караул у дверей напоминали ей о том, что она пленница.
— Если в вашем отце есть хоть капля любви к вам, то он появится, как только узнает о том, какая участь постигла вас.
Епископу Готторпскому понравилось бывать у этой красивой, гордой женщины, которую не удалось сломить даже самым тяжким испытаниям, выпавшим на ее долю. В присутствии Мари фон Штерн святой отец ощущал то, что давным-давно счел безвозвратно утерянным — величие человеческого духа. Епископ даже строил некоторые планы на ее счет. Если де Грийе не объявится в ближайшие годы, о его дочери все забудут, и тогда ее можно будет отвезти в его лондонский дом. В конце концов, не имея в жизни иной опоры, она, может быть, и полюбит старого епископа? Кто знает.
— Это низко и отвратительно, использовать любовь родителя к своему ребенку, чтобы заманить его в ловушку, как вы поступили с Гертрудой Риппельштайн, — ответила Мари и отвернулась.
Ей по-прежнему хотелось только одного — умереть.
— Вы очень много пережили, для такой молодой женщины. Время и Бог залечат ваши раны, — примирительно сказал святой отец.
— Я разочаровалась в Боге, — сухо ответила Мари.
— Выбирайте выражения, баронесса. Такие речи вполне могут привести вас на эшафот, — епископ нахмурил брови.
— Я не боюсь смерти.
— Интересно, что может заставить молодую и красивую женщину настолько отчаяться в жизни? — Максимилиан попытался улыбнуться. В солнечный, погожий день, когда даже немой монастырский дворник замычал некое подобие песни, епископу стало особенно жаль свою пленницу, заложницу европейских интриг.
— Предательство, — спина Мари вытянулась в струну.
Мужчина? О… Как же я сразу не догадался, — Максимилиан грустно улыбнулся. — Милая моя баронесса. Никогда не дарите своего сердца тому мужчине, которого любите вы. Ибо женская любовь не знает границ, пределов, невозможных жертв, мужская же любовь, напротив, скоротечна, хоть может пленять своею страстностью и чувственностью.
