Элизабет Деланси - Нежное прикосновение
На рассвете он встал, надел боксерские трусы, рубашку и поднялся на палубу бегать. Тучи сгустились прошлой ночью, обложив небо. Сильный ветер, пахнущий морем, дул в лицо холодом. Судно «Мэри Дрю» ныряло и поднималось, заставляя его терять равновесие при беге.
Стефен начал свои три круга по палубе. Моряки, привыкшие к его ежедневной пробежке, поднимали руки в приветствии.
Пробежка была тяжелой. Стефен чувствовал тяжесть после бессонницы. Его охватила мучительная грусть. Казалось, что бег делает ее еще тяжелее; от ветра слезились глаза. Он то и дело вытирал колючие щеки и думал, как ему хотелось бы повидаться с Рори. Ему не хватало маленького паренька, глядящего на него широко раскрытыми от обожания глазами — так, будто его отец никогда не бывает не прав.
Их теперь только двое, думал Стефен. Отец и сын, оба истинные Флины. И нет Анны, только сделалась дыра там, где стояла в его жизни эта красивая женщина.
Замужем. Она была замужем все время. Боже мой, да одного этого хватит, чтобы мужик спятил!
Бедро напомнило о себе, когда Стефен второй раз обегал рубку, к трубе он уже шел. Он направлялся к палубным парусиновым стульям, когда увидел маленькую фигурку, прижавшуюся к двери мужской купальни.
Это был Рори, опустивший лицо на узел с одеждой в руках. Стефен посмотрел на сына, и нежность сжала его грудь. Всего одна ночь, а казалось, что Рори не было целую неделю.
Он приближался к мальчику, наслаждаясь тем, что видит его, и вспоминая утро, когда он впервые увидел парнишку в гостиной Пэдрейка. С первого мгновения он почувствовал к сыну сильнейшую нежность. Рори смотрел на него обожающими глазами, и Стефен почувствовал, что что-то в нем распахнулось навстречу ребенку. Что-то, о существовании которого Стефен даже не подозревал…
— Привет, дружище, — сказал он.
Рори поднял голову — лицо побледнело от недосыпа, — и Стефен получил то, в чем так нуждался — его улыбку.
— Привет, пап!
Стефен положил руку на шапку волос, подстриженных Анной. Груз отчаянья стал уменьшаться.
— Выглядишь так, будто тебе не удалось поспать.
— Анна говорит, что мне нужно помыться, прежде чем я лягу в постель. Она велела найти тебя, чтобы мы помылись вместе.
— Так она не спит? Рори кивнул:
— Она у меня искала вшей.
— И нашла?..
Рори согласно кивнул головой и широко зевнул:
— Я всю ночь не спал, там так шумно…
— Тебе станет значительно лучше, когда помоешься и вздремнешь.
В купальне было тепло, стоял пар, бак был полон горячей воды. Стефен разделся, помог снять одежду Рори и стал намыливать худенькое тело сына.
— В Нью-Йорке у меня мытье под душем, — сказал Стефен, окатывая Рори чистой водой. — Я его оборудовал в тренировочной комнате. Встанешь под ним, и вода польется прямо на тебя.
— Это ты сделал?! — Глаза у Рори расширились — бальзам на израненную душу Стефена. — И я тоже смогу обливаться?
— Конечно, а как же!
Рори выпустил воздух из груди, маленькие ребра опали.
— А много боксеров приходят к тебе в салун, пап?
— Там достаточно людно, но ходят не только боксеры, есть и джентльмены, которые хотят быть сильными.
Мальчик сжал свой тоненький бицепс, проверяя его силу.
— Анна останется с нами? — спросил Рори. Стефен остановился.
— Не думаю, дружище. Наверное, она от нас уйдет…
Рори посмотрел встревоженно:
— Но разве ты не сказал ей, что мы хотим жить с ней? Она тебя послушает, па, я знаю!
Стефен понял, что должен положить конец Рориным надеждам. Для мальчишки будет лучше начать усваивать, что его отец не может всякий раз мечты претворять в жизнь.
— Ее с нами не будет… Но мы отлично справимся и без нее…
— Но что же будет с ней? Она же одна и где она будет жить? А что, если появится кто-нибудь вроде Спинера?
Стефен вдруг представил, как Анна бродит по улицам Нью-Йорка в поисках места, — отличная приманка для всякого мужика… Но вспомнив о ее муже, оставил жалость.
— Анна может о себе позаботиться. Сейчас вытирайся и надевай скорей ночную рубашку. Тебе давно пора спать!
Анна поднялась вскоре после того, как Стефен ушел бегать. Она проплакала всю ночь. Она плакала и ругала себя за эти слезы. Нет ведь никакой веской причины, уговаривала она себя, — чувствовать себя виноватой перед мужиком, который наговорил ей столько гадостей. У этого Стефена Флина два лица — одно, когда он идет своим путем самца, а другое — когда его отвергают. Рассказав ему правду, она почувствовала себя виноватой, но когда он не захотел слушать, когда он так грубо обошелся с ней, она поняла: ей ни в чем не нужно раскаиваться.
Когда она вышла из-за занавески и увидела разбросанные повсюду вещи Стефена, ее охватил гнев. Обычно он был разумно аккуратен и учил этому Рори. В это же утро брюки Стефена и нижнее белье, носки и башмаки и даже его лучший белый галстук валялись прямо на полу, там, где он их бросил прошлой ночью. На полу валялся и пиджак — последний детский жест гнева.
Анна изрядно потрудилась, приводя все в порядок.
Она убрала все ради Рори, чьи глаза уставились бы на весь этот страшный беспорядок по возвращении из трюма. Ей надо приучить Стефена убирать за собой!
Но устраивать сцены при мальчике она не хотела.
Анна достала кусок кружева и уселась на софу. Она уже успела хорошо потрудиться над отделкой капора миссис Оутис, когда появился из купальни Рори.
— Не забудь почистить зубы, — заметила она. — И прочесть молитвы…
Лицо Рори помрачнело.
— Молитвы? Но ведь уже утро.
— Бог нас слышит весь день, Рори. И кроме того, я что-то сомневаюсь, чтобы ты читал их вчера вечером, с этими Карэнами.
Вошел Стефен с мокрыми волосами, небритый, похожий на какого-то хулигана, выловленного из моря. Анна проигнорировала его. Она проследила, как Рори вешает одежду, и вернулась к своему кружеву.
— Я есть хочу, — заявил Рори.
— Для завтрака рановато, — заметила Анна. — Замори червячка фруктами. — Она кивнула на стеклянное блюдо с яблоками.
Рори схватил яблоко и забрался на свою койку.
— Спи крепко, дружище, — сказал Стефен, задергивая полог.
— Молитвы, — напомнила Анна.
Раздался шепот кратких молитв, и все стихло.
Анна была рада, что хоть чем-то заняла руки — не надо было глядеть на Стефена. Он постоял около Рориной койки какое-то время, потом снял рубашку и повесил на стойку умывальника; наполнил таз водой. Раскрыв опасную бритву, то и дело бормоча ругательства, начал бриться. Тишина становилась невыносимой.
Наконец он вытер лицо, достал чистое белье и начал переодеваться, демонстративно медленно манипулируя одеждой. Анна не сводила с работы глаз и тихо пламенела от гнева, думая, как он быстро растерял свои манеры, какой он вульгарный и грубый.
