Марджори Фаррелл - Игра лорда Эшфорда
Она радостно улыбнулась паре и сделала комплимент наряду леди Каткарт, тогда как Тони только и оставалось, что скрежетать зубами. Он собирался потанцевать еще с двумя-тремя дамами, которым доставляет удовольствие показаться в обществе человека, который балансирует где-то на грани между изгоем и достойным членом общества. После этого можно было уйти. Он не намеревался ни танцевать с Джоанной, ни даже найти ее в толпе, но тут она сама свалилась ему на голову, не оставляя никакого выбора. Улизнуть от нее никак нельзя, даже под тем предлогом, что это ради ее же блага. Поэтому надо было улыбаться и болтать всякую чушь, испытывая сильнейшее желание свернуть ей шею, чтобы и она тоже обзавелась скандальной репутацией. Тем более что она уже всем показала, что его скандальной репутации она не опасается.
“Да, подставить себя под скандал – вот, пожалуй, точное определение ее поведению”, – подумал Тони, а вслух похвалил ее наряд и то, как она сегодня выглядит. Вырез у платья Джоанны был не таким низким, как у леди Каткарт, но никогда прежде не доводилось ему видеть ее бюст столь открытым. И он должен был признать: ему доставляло удовольствие смотреть на ее белоснежную грудь. Он и не замечал прежде, какая у нее прозрачная кожа. Он слышал, что Джоанна ему что-то говорит, но ему не удавалось сосредоточиться. Собственная рассеянность удивляла. Ведь он знает Джо с детства. Почему же он до сих пор не замечал, как изящны очертания ее тела под зелеными волнами платья? Он любезно соглашался со всем, что она говорила, и вдруг осознал, что у него в руке ее танцевальная карточка: стало быть, она сетовала на отсутствие кавалера, и ему пришлось спасать ее от незавидного удела подпирать девичьей спиной стену танцевального зала. Да, похоже, он пригласил ее на вальс.
– Все-таки втянула ты меня в это дело, Джоанна, – шепнул он ей на ухо, когда они уже закружились по паркету.
– Подозреваю, что иначе мне никак не удалось бы заставить тебя станцевать со мной, – ответила она.
– Ты чертовски права, глупая ты женщина. Очень мне надо подставлять тебя под злые языки.
– Значит, ты собирался отплясать с парочкой шикарных дам вроде леди Каткарт, а потом смыться домой? Я угадала?
Ну что на это мог ответить Тони? Естественно, ему пришлось рассмеяться:
– Нет, Джо, ты неисправима. И такая же забияка, как тогда, когда ты испинала мне все ноги. Но я рад, что ты осталась мне другом. – И, завершив воспоминания о беззаботном детстве столь глубокомысленным выводом, Тони впервые за весь вечер позволил себе расслабиться. А потом и вовсе стряхнул с себя напряженность, целиком отдавшись вальсу.
Обычно, когда они вальсировали вместе, он лишь легонько придерживал Джоанну, и при этом они болтали, пока не стихала музыка. Но сегодня и он и она были словно очарованы музыкой, которая увлекала их и как бы приглашала к открытиям: что еще можно придумать, чтобы движение стало легче и гармоничнее. То, что Джоанна стройна и талия ее тонка, Тони как будто бы знал всегда, но эти истины как-то неожиданно открылись его сознанию, когда он обнаружил, что и держит ее чуть ближе к себе, и обнимает чуть крепче, чем обычно.
Вихрь вальса не только уносил их неведомо куда, но и соединял воедино новым, неведомым, не испытанным доселе образом. И хотелось только, чтобы этот танец никогда не кончался. Но этому желанию не суждено было сбыться: музыка вдруг оборвалась, да так скоро, что могло показаться, будто танец кончил-ся, едва начавшись. Тони проводил Джоанну к ее друзьям и, прежде чем откланяться, задержал свою руку на ее талии немного дольше, чем принято. Потому так нелегко далась Джоанне ее естественная улыбка в ответ на его поклон. Потом Тони отошел. А она ощущала тепло его ладони до конца вечера.
Тони сам удивился, как нелегко ему было настроиться на поиски леди Каткарт, с которой полагалось станцевать еще раз. Ему хотелось остаться рядом с Джоанной. Дьявол с ними, этими злыми языками! Он хотел вновь обнять ее за талию и привлечь к себе. “Всему виной ее новое платье”, – заспорил он с собой. По правде говоря, он до сего вечера как-то и не замечал, что у Джоанны имеются такие приятные округлости.
Тони поддался на доводы Баррандов исключительно по дружбе и еще потому, что чувствовал себя в неоплатном долгу перед Джоанной. Он собирался составить им компанию лишь за семейным столом и в театральной ложе, но потом его уговорили пойти еще и на бал. Он обещал себе, что этого будет довольно. Физиономию свою он обществу продемонстрировал, вел себя так, как и подобало невиновному, тем более что он и в самом деле невиновен, воздал должное и дружеским узам, и чести собственного имени, что еще? Можно со спокойной совестью возвращаться в Эшфорд. А эти законники с улицы Боу обойдутся: надо будет, и в Кент к нему заберутся, и никакая напасть их не возьмет.
Но после бала у Хауардов его настроение переменилось. Он говорил себе, что все это ему кажется. А кажется потому, что сплетники, если и не укоротили языки, все же впечатлились его дерзостью. Если он теперь оставит Лондон, то они ухватятся за его отсутствие и станут выдавать его за очевидное доказательство или его виновности, или трусости. Эти разговоры с самим собой стоили Тони нескольких бессонных ночей. Может быть, Нейлор подсуетится и отыщет этого самого Джима, не пройдет и двух-трех дней, тогда ему, как подозреваемому, не повредит присутствовать неподалеку от этих событий. Все эти убеждения были очень похожи на правду. Но он подозревал, что на самом-то деле есть более важный довод: воспоминание о вальсе с Джоанной. Почему-то он все время о ней думает. Ну да, они друзья и дружат долго. И все, ничего больше. Но странно как-то, что после стольких лет до него вдруг дошло, что он никогда не думал о ней как о привлекательной женщине, тем более как о женщине, привлекательной для него. Он всегда видел в ней даже не подругу, а друга: есть, мол, такой приятель – Джо. Самое большее, она была ему как сестра. Ага, сестра, как же! Разве придет в голову мысль о том, чтобы покрепче прижать к себе сестричку? В душе была какая-то сумятица: и желание, и стыд, оттого что хочется чего-то как бы запретного. Тони считал, что это все из-за несчастий, случившихся с ним за последние недели. Конечно, он уязвим: Клодии у него уже нет, его схватили по подозрению в убийстве, его держали в тюрьме. Столько свалилось на его голову, что защита отказала, он перестал быть таким толстокожим, и непривычные настроения не заставили себя долго ждать. Тем более что Джоанна была очень привлекательной женщиной, пусть он и не обращал раньше внимания на эту несомненную истину. Стало быть, его реакция естественна. Однако он не хотел бы, чтобы их старой дружбе хоть что-то угрожало. А если он и задержится еще ненадолго в Лондоне, то лишь потому, что умнее ничего придумать не удается.
