Марина Фиорато - Венецианский контракт
Камерленго взглянул на него, щуря голубые глаза от солнца. Он не стал спорить, а задал ещё один вопрос:
– Что я вам сейчас отвечу на это?
Аннибал посмотрел в сторону ворот на фалангу стражников, которые ни разу не пошевелились в течение всей беседы. Он перевел взгляд на камерленго, безмятежно сидевшего на покрытом мхом столпе, который казался таким же неподвижным, как и его каменная скамья. Аннибал опустился рядом с ним, подавленный.
– Вы скажете, что я не имею никаких прав на этот остров и должен убраться отсюда вместе со своими пациентами и их семьями, и что меня заберут ваши стражники.
– А если вы согласитесь лечить архитектора?
– Я смогу сохранить остров и больницу и спокойно работать до тех пор, пока служу сеньору Палладио.
– Совершенно верно. Поздравляю вас, вы так быстро всё поняли, – камерленго опустил руку в свой кожаный рукав и достал металлическую плашку. – Это, – сказал он, – печать моего господина дожа. Можете предъявлять её в любое время во всех своих делах в любой части города, и будет так, словно ваше слово – его слово.
Аннибал взглянул на печать, лежавшую у него на ладони: изысканное медное изделие в виде круга с изображением дожа и крылатого льва, завершенное петлицей из темно-красной ленты. Он взвесил печать в руке. Камерленго знал, что Аннибал согласится на его предложение. Наконец он поднялся.
– Итак, всё улажено. Вы едете со мной? – это был не вопрос.
– Я должен проинструктировать своих помощников, – предусмотрительно произнёс Аннибал. Он не назвал сестёр Мираколи, поскольку не был уверен, что они покинули город вполне легально.
– Хорошо.
Аннибал нашел Бадессу и сказал ей, что вернётся к вечеру, а затем последовал за камерленго на галеру. Когда стражники опустили весла на воду, он смотрел, как удаляется остров, и тревожное беспокойство сжало его сердце. Он не понимал, что происходит, – никогда раньше с ним не происходило ничего подобного; но когда галера устремилась прочь от острова, ему показалось, что он испытывает нечто схожее с тоской по дому.
Глава 20
Прошло не меньше недели, прежде чем Фейра встретилась со своим хозяином.
Она видела доказательства его присутствия – чертежей становилось больше, менялись композиция и перспектива. Тарелки и стаканы опустошались и отправлялись на кухню. Но её первая встреча с ним оказалась более драматичным событием, нежели случайно брошенный взгляд в коридоре или в дверях комнаты.
В доме с золотым циркулем самой большой ценностью был свет. Фейра была обязана вовремя менять свечи в подсвечниках и следить за тем, чтобы под ними всегда стояли подставки для стекающего воска, дабы он не капал на драгоценные чертежи, а также пополнять запасы сала и чистить бесчисленные лампы. Хозяин мог сесть за работу в любой час, и даже темной ночью в комнате должно быть светло, как днем. У неё была ещё одна неизменная обязанность – вечером приносить в мастерскую архитектора огромный прозрачный стеклянный сосуд, наполненный до краев водой, – аквариум. Она знала его назначение и восхищалась его свойствами: если за стеклянным пузырем поставить свечу, вода начинает играть роль линзы; свет от огня свечи усиливается, проходя сквозь воду, и полностью освещает рабочий стол.
Однажды, когда она поздним вечером несла стеклянный сосуд из кухни в комнату хозяина, во мраке коридора её остановил тонкий золотистый прямоугольник света с человеческий рост.
Фейра направилась к нему с сосудом в руках и понемногу стала различать контуры. Вдруг она поняла, что смотрит не на уютное пламя камина, а на зарево пожара.
Она с трудом распахнула дверь, и поток горячего воздуха чуть не сбил её с ног. Огромный стол впервые за время её пребывания в этом доме был пуст; чертежи горели в камине, свертываясь и превращаясь в огненный пепел, улетавший в трубу. Не раздумывая, Фейра вылила воду из сосуда на длинный чертежный стол, затем стянула с него холст и кинула его в огонь, мгновенно потушив пламя и затоптав высыпавшиеся угольки своими кожаными сапожками.
Закашлявшись от черного дыма, Фейра во внезапно нависшей темноте ощупью добралась до створчатого окна, и распахнула его. Высунув голову наружу, она с жадностью вдохнула свежий воздух, глядя на небосвод, усеянный блестками звезд.
Закрывая окно, она вдруг услышала голос, донесшийся из угла, где стояло кресло. Девушка чуть не вскрикнула от страха. Когда её глаза привыкли к темноте, она разглядела белые очертания фигуры.
– Что вы делаете? – произнесла фигура.
– Что я делаю? Что вы делаете? – от страха и волнений Фейра забыла, что говорить надо по-венециански, и перешла на свой родной язык.
– Вы с ума сошли! Разве можно так разжигать огонь? Как вы можете спокойно сидеть там и смотреть на то, как тут все горит? Разве вы не знаете, что если бы огонь добрался до гобеленов над камином, то весь дом сгорел бы дотла? А он такой высокий и нелепый, как веретено, что слуги на мансарде оказались бы в ловушке! Вам все равно?
Она остановилась, чтобы перевести дыхание; фигура хранила молчание. Девушка никак не могла понять, кто это, и видела только белоснежную бороду, светящуюся во мраке.
– Да кто вы такой? – спросила Фейра, но, осознав свою ошибку, смолкла. Сердце у неё бешено билось, она вернулась к венецианскому. – Я Сесилия Сабатини, новая служанка.
– Неужели? – голос из темноты казался удивленным. – Рад познакомиться. Вы уже нравитесь мне больше, чем прежняя служанка. Зажгите лампы, – произнес Андреа Палладио. – Если мы собираемся обмениваться любезностями, лучше при этом видеть друг друга.
– Как я их зажгу? Я же их не вижу, – фыркнула Фейра, все ещё злясь на него.
Голос Палладио хрипел, как гармоника, в темноте.
– Одна находится в нише возле пилястра главной двери. Две – на архитраве камина. Ещё одна – между вторым и третьим окном и три – над бордюром и под карнизом. Зажги одну и увидишь остальные.
Он произносил слова, которым Нурбану не учила её.
– Я не понимаю вас, – сказала она.
– Найди-ка мне уголёк. Я сам все сделаю.
Фейра отыскала обрывок бумаги, которому посчастливилось спастись от пламени, и свернула его в трубочку. Хозяин поднялся из кресла и прошаркал мимо неё. Он поджег бумажку от теплящегося уголька и прошелся по комнате, поднося её к каждой свече. Когда комната согрелась светом, она сразу узнала его – это был тот самый старик, который приезжал на руины Джудекки после смерти её отца; шагал и все рассматривал, ощупывал и записывал в блокнот.
Он вернулся к креслу своей шаркающей, подагрической походкой и тяжело опустился в него, словно нёс на плечах бремя всего мира. Фейра подошла к огню и поворошила пепельный пергамент. Листы, покрытые рисунками и чертежами, все погибли. Она присмотрелась внимательно и вытащила тлеющий обрывок бумаги. Чертежи были порваны на мелкие кусочки, прежде чем попали в камин, словно он хотел полностью уничтожить свою работу. Она подняла глаза, не выпуская обрывок из руки.
