Энн Чемберлен - София и тайны гарема
Эсмилькан принялась расхваливать искусство Айвы, стараясь задобрить повитуху и успокоить ее задетую гордость.
– Я так благодарна, что вы приехали сюда, да еще в это ужасное время года. И все только ради того, чтобы позаботиться обо мне.
Повитуха снова скорчила кислую гримасу – одну из тех, на которые была удивительная мастерица, будто желая сказать: «Рано еще меня благодарить. Подождите, пока будет за что!» После чего с усталым видом откинулась на подушки и даже закрыла глаза, словно слабость заставила ее погрузиться в сон.
Эсмилькан и подумать не могла о том, чтобы потревожить покой своей гостьи. Как всегда, когда ее терзали сомнения, моя госпожа жадно накинулась на еду. Отведав все, что стояло перед ней на столе, она внезапно вознамерилась попробовать те конфеты, что еще оставались в узелке Айвы. Ничего подобного она до сих пор не ела – во всяком случае, у нас на кухне таких не делали.
Она как раз поднесла лакомый кусочек к губам, когда Айва, открыв глаза, метнулась к ней и резким движением выбила конфету у нее из рук.
– Госпожа моя, вы не должны! – воскликнула повитуха, после чего принялась с раболепным видом извиняться. – Эти конфеты… без сомнения, весьма полезные для… кхм… некоторых, чрезвычайно вредны для женщин в вашем положении.
– Понятно, – слабым голосом прошептала Эсмилькан. При мысли о том, как близка она была к тому, чтобы причинить вред своему еще неродившемуся ребенку, лицо ее посерело от страха.
Словно оправдываясь или опасаясь, что моя госпожа заподозрит ее в стремлении скрыть что-то от нее, повитуха неожиданно переключилась на самое, может быть, безвредное в мире существо – на меня – и принялась сбивчиво уверять:
– Вот евнуху они понравятся. Я их всегда готовлю для евнухов.
После этого разговор перешел на другое. Вскоре прибыли пожитки Айвы.
– О Аллах, они забыли положить мои лучшие наряды… И большинство моих лекарственных снадобий тоже! – причитала, тяжело вздыхая, Айва. – Придется ехать за ними самой.
– Но не сегодня же! – вмешалась Эсмилькан. – Сегодня вам и так пришлось тяжело, так что давайте отложим это до утра. Мой дом – ваш дом. По законам Аллаха все, что мое, – отныне ваше.
– Да, конечно, это может подождать, – согласилась повитуха.
И обе женщины принялись обсуждать, что можно сделать, чтобы устроить Айву со всеми возможными удобствами, и поскорее, иначе можно не успеть к полудню, когда придет время обычной молитвы. Первым делом созвали служанок и велели им убрать все, что еще оставалось на столе. Девушки торопливо унесли блюдо с пловом, чтобы, как они всегда это делали, без помех доесть на кухне то, что еще от него оставалось. Узелок Айвы, единственная незнакомая вещь в комнате, предстояло убрать мне.
Не знаю уж, по какой причине, но большую часть содержимого узелка повитуха съела самолично. Правда, внутри, в складках зеленой с золотом ткани, еще оставалось несколько достаточно приличных кусочков. Из чистого любопытства – к тому же я успел изрядно проголодаться, поскольку приезд Айвы нарушил привычный распорядок дня и я не успел поесть, – я лизнул палец и украдкой сунул в рот несколько крошек. Притом я ведь собственными ушами слышал, как старуха сама говорила – разве нет? – что эта штука особенно полезна для евнухов.
– О Аллах!
Я принялся плеваться, как одержимый, а потом отшвырнул узелок, словно он жег мне руки.
– Господи помилуй! – громко ахнул я, даже не сообразив, что сделал это на своем родном языке.
Внутри шарика, под слоем сахара и сиропа из каких-то душистых трав, я почувствовал хорошо знакомый мне чуть едкий, сладковатый привкус. Голод, нетерпение и мое любопытство помогли мне раскрыть эту тайну. Все внутри меня разом перевернулось: в моей памяти вкус этот был слишком тесно связан с безуспешной попыткой погрузить меня в сон, перед тем как нож лекаря лишил меня не только того, что положено мужчине, но и моей прежней жизни. Я дрожал всем телом. Перед моим внутренним взором вновь встал крохотный, полутемный домишко в Пера, где мне впервые довелось почувствовать у себя во рту этот вкус.
Конфеты вместо начинки были наполнены чистым, концентрированным опием – самым чистым, который только может быть, без каких-либо примесей, в отличие от того, что обычно добавляли в курильницы.
По моим расчетам, повитуха приняла вполне достаточно этого зелья, чтобы проспать без сновидений не одну, а тысячу и одну ночь.
XVIII
Когда и этот, третий, ребенок принцессы, мальчик, родился, умер и был похоронен и всё в один безрадостный зимний день, я начал серьезно опасаться за рассудок моей госпожи. Айва, безвылазно просидев возле Эсмилькан все три недели, пока та приходила в себя, отбыла в Магнезию. Не могу сказать, что я так уж расстроился, когда она убралась, поскольку после того случая я еще по меньшей мере пару раз поймал ее на том, что она жует свои проклятые конфеты, а потом долго сидит с отсутствующим видом. Но я был в отчаянии, наблюдая, как моя госпожа все больше сползает за грань безумия, а у меня не было ни малейшей надежды удержать ее от этого. Сейчас я готов был решиться на что угодно, лишь бы не чувствовать себя таким беспомощным и одиноким.
Однако после того, как повитуха, забрав все свои пожитки, исчезла из нашего дома, все разом изменилось. И, как ни странно, к лучшему. Я бы начал подозревать, что она травит мою госпожу каким-то медленно действующим ядом, если бы задолго до этого не взял себе за правило предварительно пробовать все, что ест или пьет Эсмилькан. А та сама была не в силах объяснить, почему ей внезапно стало лучше.
– Должно быть, я все-таки поправилась. Нужно ехать, – проговорила она, хлопнув в ладоши. Руки у нее все еще слегка дрожали.
– Простите, госпожа?
Я просто глазам своим не поверил, увидев ее такой веселой. Не стану говорить, что я подумал тогда. Я сам себя презирал за подобные мысли. Никогда в жизни я еще не замечал, чтобы ее глаза так ярко сияли – с того самого дня, когда увидел Эсмилькан в первый раз, а было это незадолго до ее замужества.
– Я тоже должна ехать в Магнезию.
– Помилуй, Аллах, госпожа! В таком состоянии?! – Хотя, если признаться, она выглядела совершенно здоровой, но я напомнил себе, что это, вполне возможно, результат лихорадки. В любом случае думать сейчас о подобном путешествии было бы совершеннейшим безумием.
Но прежде, чем я снова принялся возражать, Эсмилькан произнесла слова, от которых у меня язык присох к небу.
– Мое положение? Не вижу ничего особенного в моем положении, ведь детей-то у меня нет. И потом, разве не ты сам говорил мне, что мой супруг сейчас в Магнезии?
