Джулиана Грей - Наука страсти
Эшленд пошевелился. Она провела ладонью по его руке — правой руке, добралась до пустой манжеты.
— Как ты ее потерял? — мягко спросила она. — Враги отрубили?
Он попытался высвободиться, но Эмили не убрала руку.
— Нет, — сказал он. — Это сделал хирург британской армии, когда я вернулся в лагерь.
— А что с ней случилось?
Он вздохнул и отвернул голову в сторону. Его волосы защекотали ей лицо.
— В кисти человека находится множество нервных окончаний, в результате чего она является исключительно подходящим объектом для пыток.
Эмили провела пальцами по закругленному обрубку. Он был на удивление гладким, без шрамов, и напоминал локоть.
— Она все еще болит?
— Ничего серьезного.
— Я тебе не верю.
Эшленд снова вздохнул, и это было единственным движением. Даже обрубок (что за ужасное название для той части его тела, которую она так любила — потому что она любила в нем все) — даже обрубок лежал в ее ладони как неподвижный груз.
— Существуют фантомные боли, — произнес он. — Давно описанные в медицинской литературе. Кажется, что кисть все еще на месте.
— Как поразительно. — Она продолжала ласкать и исследовать его.
Он говорил каким-то далеким голосом:
— В восточных странах левая рука считается нечистой, потому что человек моется ею после испражнения. Вот почему они искалечили мне правую. Весьма изысканный штрих.
Она поднесла обрубок к губам и поцеловала его.
— Прости меня, — сказал он. — Мне следовало сообразить или хотя бы спросить. А когда я понял, то должен был остановиться.
— Я бы не позволила тебе остановиться.
Внезапно он приподнялся, высвободил свое естество и откатился в сторону.
— Это моя вина.
— Не уходи!
Нахлынул холодный воздух. Матрац заколебался. Эмили приподнялась на локтях, чувствуя себя опустошенной.
— Куда ты?
— Одну минутку, — отозвался он.
Она услышала шаги по ковру, скрип двери, шипение воды в кране. Между ног потекло что-то влажное. Эмили охватила паника. Она протянула руку, потрогала и потрясенно поняла, что влажного очень много. Физическое свидетельство того, что произошло. Из нее вытекает теплое семя Эшленда.
Что она наделала?
Он вернулся, положил руку ей на плечо.
— Ляг на спину, — сказал он ласково. Ошеломленная, Эмили молча повиновалась.
Ну разумеется, его семя в ней. В этом весь смысл, разве нет? Необыкновенное удовольствие плотского слияния — это не более чем способ природы заставить животных воспроизводить себя.
Что-то теплое и влажное коснулось саднящего места между ног. Эшленд мыл ее молча, нежными движениями, вытирал какой-то тканью. Нахлынуло острое смущение. Минуту назад они были невероятно близки, слившись вместе, обмениваясь дыханием. А теперь он смывал с нее остатки этого интимного акта, и ей казалось, что их разделило какое-то клиническое отчуждение.
— Тебе больно? — спросил он.
— Я… нет. Ничего страшного. — Она попыталась улыбнуться, восстановить близость. — Если хочешь знать, это было просто чудесно.
Матрац снова колыхнулся — Эшленд встал и куда-то отошел, вероятно, обратно в ванную, чтобы положить салфетку. Эмили села. Кровь отхлынула от головы, она почувствовала головокружение. Сжав затылок, Эмили обнаружила, что фальшивый шиньон болтается на шпильках. Она торопливо заколола его и поправила повязку, чтобы скрыть неаккуратность. Сорочка, должно быть, где-то на полу. На дрожащих ногах Эмили соскользнула с кровати.
— Осторожно! — Рука Эшленда подхватила ее под локоть.
— Я искала сорочку.
— Вот она. — Рука отпустила локоть, на голову скользнула ткань, Эшленд помог ей просунуть руки в рукава.
— Спасибо, — сказала она.
— Конечно. — Молчание. — С тобой все в порядке?
— Да.
О боже, как неловко! Эмили снова покраснела. О чем он думает? Испытывает к ней отвращение? В своей откровенности она, возможно, переступила границы приличного поведения? Или вообще все сделала неправильно?
Он не отошел в сторону. К ней не прикасался, но она чувствовала исходящее от него тепло. А вот голос прозвучал холодно и безразлично:
— Боюсь, ты опоздала на поезд. Комната, конечно, остается за тобой. Я пришлю сюда миссис Скрутон со всем, что тебе может потребоваться.
— Мне ничего не нужно.
— Не строй из себя мученицу.
Эмили отшатнулась.
— Мученицу!
— Совсем ни к чему отказываться от всего.
— Мне кажется, я отказалась не от всего, — с горечью заметила она.
Эшленд сделал какое-то движение, и исходящее от него тепло исчезло.
— Понятно, — произнес он. — Как я уже сказал, вина здесь только моя. И я беру на себя всю ответственность за случившееся сегодня. Мне следовало обуздать себя. Но я этого не сделал и… и, совершив ошибку, заверяю, что…
— Ошибку! — Эмили ткнула рукой в сторону кровати. — Это было для вас ошибкой? Я-то думала, это было прекрасно. Я думала, это драгоценный дар!
— Эмили…
— Уходите, — сказала она. — Просто уходите.
— Я не уйду вот так…
— Вы уйдете. Вы считаете, все должно быть только по-вашему? Нет. Я встречаюсь с вами, когда вы просите, я следую вашим правилам, я отбросила всякую скромность, я отдалась вам самым бесстыдным образом, даже не видя вас! Так оставьте мне хоть каплю гордости. Позвольте сохранить хотя бы каплю достоинства. — Она тяжело дышала, сжав кулаки. Она даже не знала, куда направить свою ярость! Она кричала в пространство, не в силах понять в темноте, где он стоит.
Эшленд молчал. За окном ветер издал какой-то странный свистящий звук, пронзивший спальню, как остро отточенный стилет мисс Динглеби.
Под ковром скрипнула половица.
— Ну что ж, мадам, хорошо. — Низкий голос Эшленда особенно выделился на фоне воя йоркширского ветра, прозвучав неожиданно близко. — Снимите повязку, если она оскорбляет ваше достоинство. Если хотите увидеть, что за существо лишило вас сегодня невинности.
Эмили застыла.
— Давайте же, — негромко продолжал Эшленд. — Или хотите, чтобы я сам снял ее с вас?
Окно резко задрожало. Щеки Эмили коснулся сквознячок, слишком теплый, чтобы проникнуть снаружи. Дыхание Эшленда? В окружавшей ее тьме она чувствовала его жар, его мощь совсем рядом, в каких-то нескольких дюймах.
— Я… я не могу. — Она опустила голову. — Не могу.
— А. Ну что ж, пусть будет так.
Нахлынула волна беспомощности. Их безупречный, священный миг в конце концов оказался всего лишь мигом. Чей-то голос эхом прозвучал в ее голове, голос одной полупьяной мачехи или другой: «Разве ты не знаешь? Всем этим скотам требуется лишь как следует потыкать, а потом они пропадают. Отдашь это — отдашь все».
