Пьер Лоти - Исландский рыбак
Он все понял; он догадался, почему ему так быстро открыли дверь, и пожалел, что причинил ей боль.
Он пробормотал извинение: правда, он не должен был ее беспокоить!..
– Меня? — вдруг, оживившись, воскликнула Го. — Да почему же не меня, Фантек?
Жизнь внезапно вернулась к ней, ведь Го все еще не хотела выглядеть отчаявшейся в глазах людей, ни за что не хотела. И теперь она, в свою очередь, почувствовала жалость к соседу, быстро оделась и пошла вслед за ним ухаживать за малюткой.
Когда в четыре часа утра, смертельно уставшая, она вернулась домой и бросилась на постель, сон на мгновение овладел ею.
Но вскоре Го проснулась, будто от какого-то толчка. Вспомнив что-то, она приподнялась на постели… Опять что-то, касающееся Янна… Среди путаницы бродивших в ее голове мыслей она торопливо искала, что это было… «Ах нет, это Фантек…»
Она вторично провалилась в ту же пропасть мрачного и безнадежного ожидания.
И все же что-то исходящее от него витало вокруг. В Бретани это называют предзнаменованием. И Го еще более внимательно стала вслушиваться в звуки шагов снаружи, предчувствуя, что, быть может, придет кто-то и расскажет о нем.
И действительно, когда рассвело, пришел отец Янна. Сняв шапку, он поправил свои красивые седые волосы, кудрявые, как и у сына, и сел возле кровати Го.
Его сердце тоже было охвачено тревогой, ведь Янн, его прекрасный Янн, был старшим, его любимцем, его гордостью. Но он не отчаивался, в самом деле, все еще не отчаивался. Он принялся очень мягко ободрять Го: во-первых, последние вернувшиеся из Исландии рыбаки все как один говорят о густых туманах, которые могли задержать судно, и еще ему пришла в голову мысль: что, если они сделали остановку у Фарерских островов? Острова отдаленные, но лежат на пути рыбаков, и письма оттуда идут очень долго. С ним самим такое случалось, лет сорок назад, и его бедная покойная мать уже заказала отслужить мессу за упокой его души… Такое хорошее судно «Леопольдина», почти новенькое, и такие крепкие моряки…
Старая Моан ходила вокруг них, кивая головой; тоска ее внучки почти вернула ей силы и разум. Она хлопотала по хозяйству, время от времени глядя на маленький пожелтевший портрет ее Сильвестра на гранитной стене, с морскими якорями, в траурном венке из черного жемчуга. Нет, с тех пор как моряцкое ремесло отняло у нее внука, она уже не верила в возвращение моряков, и теперь молила Богоматерь разве что из страха, еле шевеля сухими губами и тая обиду в сердце.
Но Го жадно внимала словам утешения, ее большие, в темных кругах глаза с большой нежностью смотрели на старика, который напоминал ей любимого. Его присутствие здесь, рядом, — это защита от смерти; она чувствовала себя спокойнее и ближе к Янну. Слезы капали из ее глаз, тихие и мягкие, и она повторяла про себя пылкие молитвы, обращенные к Богоматери Звезде Морей.
Стоянка там, на далеких островах, из-за какой-нибудь поломки — это ведь в самом деле возможно! Она поднялась, пригладила волосы, немного привела себя в порядок, словно он вот-вот мог вернуться. Ну конечно, не все еще потеряно, ведь его отец не отчаивается! И она вновь принялась ждать.
Стояла осень, поздняя осень, на землю спускались мрачные ночи, даже рано утром в старом доме было темным-темно, так темно было и во всем старом бретонском краю.
Дни больше напоминали сумерки; из-за огромных, медленно плывущих туч внезапно становилось темно в полдень. Слышался неумолчный шум ветра, словно где-то далеко большие церковные органы играли мотивы злобы и отчаяния. Иной раз ветер подбирался прямо к двери дома и принимался рычать, точно зверь.
Она сделалась совсем бледной и все больше слабела, будто старость уже коснулась ее своим крылом. Часто она доставала вещи Янна, его красивую свадебную одежду, раскладывала ее и вновь складывала, точно одержимая, в особенности один из его шерстяных тельников, сохранивший форму его тела; когда она осторожно клала его на стол, сами собой вырисовывались плечи и грудь Янна. В конце концов она убрала тельник в шкаф на отдельную полку и решила больше не трогать, чтобы любимый силуэт сохранился подольше.
Каждый вечер холодные туманы поднимались с земли, Го смотрела в окно на печальную равнину. Из печных труб рыбацких домов курились белые дымки. Везде, где мужчины, точно странствующие птицы, гонимые холодом, вернулись, вечера у очагов обещали быть тихими и приятными. Зимой всюду возрождалась любовь в этом краю рыбаков.
Ухватившись за идею об островах, где Янн мог остановиться, она, обретя что-то вроде надежды, вновь принялась ждать…
Он не вернулся.
Августовской ночью, там, в мрачных исландских водах, среди яростного грохота была отпразднована его свадьба с морем.
С морем, которое прежде кормило его, баюкало, сделало сильным и рослым парнем, а потом взяло к себе. Глубокой тайной была окутана эта страшная свадьба. Темные паруса метались над водой, точно бьющийся на ветру занавес, повешенный, чтобы скрыть празднество. Море голосило, неистово грохотало, заглушая людские крики. Он, вспоминая о Го, защищался в этой гигантской схватке. До той минуты, пока силы не оставили его. Страшный крик, похожий на рев быка, вырвался из его нутра, рот наполнился водой, простертые руки застыли навсегда.
И на свадьбе этой присутствовали все, кого он когда-то пригласил. Все, кроме Сильвестра, спящего в дивном саду, далеко-далеко, на другом краю земли…
ПРОСТРАНСТВО ЖИЗНИ И СМЕРТИ ПЬЕРА ЛОТИ
Лоти — псевдоним французского писателя Луи Мари Жюльена Вио. Этим именем цветка, растущего на островах Океании, Лоти нарекли 25 января 1872 года грациозные фрейлины таитянской царицы Помаре. Высказывалось предположение, что «лота» — офранцуженное маорийское слово «роза».[62] Позднее писатель увидел в нем аллегорию хрупкой и недолговечной красоты и одновременно — ключ к своей судьбе, творческой и человеческой.
Пьер Лоти родился 14 января 1850 года в протестантской семье на западе Франции, в городе Рошфор-сюр-Мер (департамент Приморская Шаранта). Его отец, уроженец Рошфора, старинного французского порта, двадцати одного года от роду влюбился в мадемуазель Надин Тексье, дочь чиновника морского ведомства (родословная которой восходила к мадам де Ментенон), да так серьезно, что перешел ради нее в протестантство. Словом, родители будущего писателя заключили брак по любви. С детства обласканный матерью, тетушкой Клер и старшей сестрой Мари, Жюльен и от большого мира ждал таких же бескорыстных излияний женской любви, нежности и преданности. И вместе с тем мир рисовался ему, потомку мореплавателей, безбрежным океаном — стихией не только манящей и завораживающей, но коварной и гибельной. В автобиографическом «Романе одного ребенка» Лоти поведает о первом, мистическом, опыте узнавания протеинового чудовища — моря: «Передо мной возникло что-то темное и шумящее, выступившее разом отовсюду и казавшееся бесконечным, — зыбкое пространство, вызвавшее смертельное головокружение…
