Габриэле д'Аннунцио - Торжество смерти
— Остановись-ка на минуту, — сказал он, удерживая Ипполиту.
Он стал прислушиваться.
— Что ты слышишь?
— Мне казалось…
И они оба оглянулись в сторону дома, скрытого за оливковой рощей.
Но тишина нарушалась только ровным и тихим плеском моря в маленькой бухте, у подножия холма. Кузнечик прорезал воздух над их головой с таким шумом, точно алмазом резали стеклянную пластинку.
— Как ты думаешь, не умер ли ребенок? — спросил Джиорджио, не скрывая своего волнения. — Он перестал плакать.
— Правда, — сказала Ипполита. — Ты думаешь, что он уже умер?
Джиорджио ничего не ответил, и они пошли дальше по серебристой оливковой роще.
— Ты хорошо разглядела мать? — спросил он опять после минутного молчания под впечатлением мрачного образа.
— Боже мой! Боже мой!
— А эта старуха, дотронувшаяся до твоей руки… Какой голос! Какие глаза!
В его словах звучал испуг и какая-то странная тоска, Щемившая ему сердце, точно он получил от недавнего зрелища ужасное откровение, и жизнь представилась ему сегодня в новом таинственном свете, нанеся ему жестокие удары, оставившие неизгладимые следы.
— Знаешь, когда я вошел в дом, за дверью лежало дохлое животное. Оно, очевидно, уже наполовину разложилось. Невозможно было дышать из-за отвратительного запаха.
— Да что ты?
— Это была кошка или собака, я хорошенько не знаю… Там было плохо видно.
— Ты уверен в этом?
— Да, да, несомненно, это было дохлое животное… Какой запах!..
И дрожь отвращения пробежала по его телу при этом воспоминании.
— Но чем же это объяснить? — спросила Ипполита, которой передавались его тоска и отвращение.
— Почем знать!
Собака залаяла. Они дошли до дома. Кандия ждала их; стол был уже накрыт под дубом.
— Как поздно, синьора! — воскликнула женщина, приветливо улыбаясь. — Откуда ты? Что ты мне дашь, если я отгадала, где ты была? Ты ходила навестить ребенка Либераты Маннеллы… Sabato sia, Gesu
Когда Джиорджио с Ипполитой уселись за стол, Кандия опять подошла к ним и начала с любопытством расспрашивать их.
— Ты видела его, синьора? Ему ничего не помогает. Чего только не делал отец с матерью, чтобы спасти его! Чего только они не делали!
Она стала рассказывать обо всех их страданиях. Мать заклинала злых духов много раз, звала священника и он произносил над ребенком слова из Евангелия, покрыв его головку концом епитрахили. Она подвесила к потолку восковой крест, освященный в день Воскресения Христова, окропила святой водой петли ставень и прочитала три раза вслух Credo, завязала в тряпочку горсть соли и повесила ее на шею умирающему ребенку. Отец проделал семь ночей, т. е. в течение семи ночей просидел в темноте перед зажженным фонарем, покрытым котелком, прислушиваясь к малейшему шуму и готовясь напасть на злого духа, чтобы ранить его. Достаточно было бы одного укола булавкой, чтобы сделать духа видимым для глаза человеческого! Но семь ночей не принесли никакой пользы; ребенок таял и угасал с каждым часом. Наконец отец в отчаянии убил собаку и положил труп за дверью по совету одной знахарки. Злой дух не мог бы войти в дом, не пересчитав предварительно всех волосков на трупе животного…
— Слышишь? — сказал Джиорджио, обращаясь к Ипполите.
Они перестали есть от волнения. Сердца их сжимались от сострадания и тоски под тяжелым впечатлением мрака невежества, окружавшего их праздную бесполезную любовь.
— Sabato sia, Gesu! — повторила Кандия с благоговейным чувством, дотрагиваясь ладонью растопыренной руки до своего живота, в котором трепетало живое создание. — Да спасет Господь Бог твое потомство, синьора!
— Отчего ты ничего не ешь сегодня? — продолжала она. — У тебя нет аппетита. Ты жалеешь маленькую невинную душу. Твой муж тоже ничего не ест. Погляди!
— Сколько народу умирает здесь… таким образом? — спросила ее Ипполита.
— Ох! — ответила Кандия, — у нас плохое место. Очень уж тут дурной народ. Никогда нельзя быть спокойным. Здесь Sabato sia, Gesu.
И повторив заклинание, она продолжала, указывая на стоявшее на столе блюдо:
— Посмотри-ка на эту рыбу. Это морская рыба. Ее принес Туркино.
И понижая голос, она добавила:
— Хочешь знать? Туркино со всей семьей уже почти целый год находится во власти нечистой силы и до сих пор не может освободиться от нее.
— Кто это — Туркино? — спросил Джиорджио, не спускавший глаз с лица женщины под впечатлением всей этой таинственности. — Это, кажется, человек, который занимается рыбной ловлей там, на мысу?
Он помнил землистое лицо этого человека величиной немногим больше кулака, со слабо развитым подбородком и длинным, острым, как морда щуки, носом между маленькими блестящими глазками.
— Да, синьор. Погляди в ту сторону. Если у тебя хорошее зрение, то ты увидишь его. Сегодня ночью он ловит рыбу при лунном свете.
Кандия указала на черные скалы с огромным приспособлением для рыбной ловли, состоящим из грубо обделанных бревен, досок и канатов и белевшим вдалеке наподобие колоссального скелета допотопного земноводного.
В тишине ночи слышался скрип ворот. Отлив оставлял скалы голыми, а запах водорослей поднимался по берегу, заглушая своей силой и свежестью благоухание плодородного холма.
— Ах, какая прелесть! — прошептала Ипполита, вдыхая в себя опьяняющий запах, закрывая глаза и наслаждаясь сильным ощущением, заставлявшим вздрагивать ее ноздри. — Ты разве не чувствуешь, Джиорджио?
Он внимательно слушал, что говорила Кандия, и представлял себе немую драму, висевшую над морем. Его душа, по природе суеверная и склонная к таинственности, придавала образам, вызванным наивной женщиной, безгранично трагическую, ужасную жизненную силу.
— Да, у нас плохое место, — повторила Кандия, покачивая головой. — Но скоро придет Мессия из Каппелле и очистит землю…
— Мессия?
— Послушай-ка, отец, — крикнула Кандия, глядя на дверь своего дома. — Когда придет Мессия?
Старик показался на пороге.
— В один из этих дней, — ответил он.
И, повернувшись в сторону залитого лучами берега вблизи Ортоны, он указал широким жестом, откуда должен был прийти новый освободитель, в которого верил народ и на которого он возлагал все свои надежды.
— Он скоро придет. В один из ближайших дней.
Болтливый старик подошел к столу, поглядел на гостя с неуверенной улыбкой и спросил:
— Ты разве не знаешь этого?
— Это, может быть, Симпличио? — сказал Джиорджио; в его памяти зашевелилось смутное воспоминание об этом Симпличио из Сулмоны, который приходил в экстаз каждый раз, как устремлял взгляд на солнце.
