Маргарет Лерой - Жена солдата

Он глубоко затягивается. Моя голова лежит на его груди. Слышу, как его сердце, словно от бега, бьется быстрее, когда он рассказывает свою историю. Его мысли тягучи и полны раздумий.

— Но потом, когда я подрос, я уже так не думал. Я пришел к пониманию, что мой отчим был жестоким человеком.

— По твоим словам, очень жестоким, — отвечаю я.

Он, ёрзая, немного отодвигается от меня, как будто моя близость отвлекает его от того, что он хочет рассказать. Я лежу на своей половине и наблюдаю за ним.

— Однажды вечером он ударил моего брата. До этого раза он всегда бил только меня. За что-то незначительное, воду на полу разлил. Отчим обвинил в этом брата и избил его. Я должен был защитить того, дать отпор отчиму. Тогда я уже был достаточно большим, мне было одиннадцать. Для своего возраста я был крупным, смог бы с ним побороться. Но я этого не сделал.

Я слышу, как срывается его голос. Чувствую, что этот позор живет в нем до сих пор.

— Он начал бить моего брата, а я ничего не сделал. Помню, как спрятался под лестницей. Слушал удары. Я закрыл руками уши, но все же до меня доносились звуки ударов, а они очень громкие в молчаливом доме.

Гюнтер говорит монотонным, размеренным голосом, но я чувствую то страдание, что кроется за словами.

— Как видишь, Вивьен, не такой уж я хороший человек.

Я качаю головой.

— Это было очень давно, — говорю я. — А ты был всего лишь ребенком. Одиннадцать — это очень мало. Как ты мог остановить его?

— Я знаю, о чем я тогда думал, — отвечает он тихим голосом. Когда Гюнтер поворачивается лицом ко мне, мне кажется, я могу кожей ощущать его слова. Но я могу только слушать. — Теперь я точно помню. Пока он бьет брата, он не тронет меня… Вот о чем я думал.

— Ты был всего лишь ребенком. Разве у тебя был выбор? — снова говорю я.

Глава 38

Декабрь. В нашем камине горит добрый огонь. Мы сидим на ковре у очага и в его отблеске читаем очередную сказку. Рядом с нами спит Альфонс, его свернутое колечком тельце поднимается и опускается в такт дыханию. В гостиной стоит уютный запах шерсти, идущий от одежды, которая сушится на каминной решетке. Снаружи дождь бьется в окно, с моря дует сильный ветер.

Читаю про призрачную похоронную процессию, плывущую по переулку. Читаю про старую дорогу, бегущую между Сент-Сейвьер и Сент-Пьер-дю-Буа, на которой путешественники повстречали сверхъестественное создание. Эту книгу дала нам Энжи.

Милли вздыхает с удовольствием.

— Люблю сказки про привидения, мамочка. А вот Бланш от них становится страшно, — самодовольно улыбается она.

Бланш на мгновение поджимает губы.

— Милли, ты несешь ерунду, — говорит она.

Бланш отпарывает подгиб на подоле одной из своих юбок. За последнее время она очень выросла. Ее тело стало как у газели, такое же угловатое, — одновременно неуклюжее и изящное. В руке у Бланш иголка. В свете огня она угрожающе блестит.

— Прочитай еще одну, — говорит Милли.

Читаю про пляж Портеле, где в наступивших сумерках вы можете встретить сгорбившуюся женщину, завернутую в шаль. Она говорит, что все ищет и ищет своего потерявшегося сына.

— А это было на самом деле? — спрашивает Милли.

— Нет, милая. Это просто сказка…

В комнате стоит тишина, лишь потрескивает огонь в камине, да бьется в окно дождь. От бревна вздымается сноп искр.

Милли хмурится.

— Зачем люди придумывают сказки про призраков, если призраков не существует?

Задумываюсь, как же ей ответить. Есть вполне очевидное объяснение: потому что люди, которые впервые рассказали подобную сказку, верили, что призраки существуют. Но тогда Милли ответит, что, возможно, они были правы. А я не хочу обманывать ее или пугать.

— Я думаю, они придумывают их, потому что боятся темноты, — говорю ей я.

— А я не боюсь темноты, — отвечает Милли.

— Ты нет, а многие люди боятся. Когда я была маленькой, я очень боялась темноты.

Вспоминаю, как Ирис закрыла меня в сарае для угля. Я выпучивала глаза, но ничего не видела в темноте. Даже сейчас при мысли об этом я содрогаюсь.

— А я не боюсь, мамочка, — говорит Милли. — Мне всего лишь пять, но я не боюсь темноты.

Поправляю одежду возле очага, чтобы тепло добралось до всех частей. Кот зевает, укладывается в другую позу и погружается в глубокий сон.

Возвращаюсь к книге, переворачиваю страницу.

Читаю историю о том, что у некоторых людей, живущих на острове, в венах бежит кровь фей. Фей, которые вторглись на остров. Они покинули родной дом и переплыли море на лодках, которые были искусно сделаны при помощи заклинаний, вплетенных в паруса.

Пока феи подплывали все ближе и ближе к земле, их лодки становились все меньше и меньше. Наконец, они стали такими крошечными, как галька или косточка птицы. Феи были красивыми созданиями (и мужчины, и женщины), они выглядели как люди, но куда милее. Порой феи влюблялись в островитян. Они женились и строили дома.

Но как бы счастливы они ни были на Гернси, они очень хотели вернуться на родину. Это был зов крови, который невозможно преодолеть. Рано или поздно они должны были оставить тех, кого любят, и уплыть с острова.

— Это конец сказки? — спрашивает Милли.

— Да, это конец.

Она хмурится. Мягко потрескивает огонь. Крошечные языки пламени, красные как мак, пляшут в глубине глаз Милли.

— Мне не нравится конец. Он грустный. Это несчастливый конец, — говорит она.

Какое-то мгновение я думаю, что она права, это грустно. Как можно жить, не зная, когда же тот, кого ты любишь, покинет тебя. А потом я думаю, что так оно всегда и бывает.

Глава 39

Однажды я спрашиваю его про жену. Я ощущаю, как меня охватывает жгучее, лихорадочное любопытство.

— Какая она? — смело задаю я вопрос.

— Илзе? — Он колеблется. — Как можно коротко рассказать о человеке? Она хорошая хозяйка. У нее все под контролем.

Должно быть, Илзе очень сильная женщина. Я чувствую это.

— Она подарила мне безопасность. На некоторое время, — говорит он.

— Да, — отвечаю я, понимая, насколько это было важно для него — иметь надежное место, куда можно отступить. Мы оба разделяем эту потребность.

— И она хорошая мать для Германа. Но его рождение трудно далось ей, было много осложнений. Она решила, что больше не станет рожать. Эта часть нашей жизни закончилась. Давно закончилась.

Когда он говорит это, меня охватывает быстрое запретное счастье, потому что это снимает с меня часть вины. А потом я снова ощущаю вину за свои чувства.

— Покажи мне, — прошу я. — У тебя должна быть карточка. Покажи.