Патриция Филлипс - Украденная роза
Его пальцы накрепко впились в ее плечи, не давая выскользнуть.
Напряжение на его лице сменилось яростью – Розамунда ощутила страх.
– Ты многого еще не знаешь. – Он легонько ее встряхнул. – Ты не знаешь, как я хотел преодолеть… то есть, как я старался не…
– Что старался?
Лицо его вдруг неузнаваемо переменилось… Ошеломленная, Розамунда ждала, пытаясь понять, о чем он думает. Неверные вечерние тени плясали на этом загадочном лице.
– Старался – что? – еще раз спросила Розамунда.
– Не полюбить тебя, – прошептал он.
Розамунда застыла, уверенная, что ей просто примерещилось. Не мог он сказать такого. Это ветер подшутил над нею – исказил его слова.
– Ты… ты сказал, что любишь меня?
– Да. Прости меня, Боже. Никакая другая женщина не может с тобой тягаться. Мне нелегко было смириться с этой мыслью. Я долго с собой сражался. Такого не должно было случиться, но… случилось. А разлука заставила меня окончательно увериться в этой любви.
Ее желание возненавидеть. Генри мигом растаяло, мгновенно утратило всякий смысл. Его губы были совсем близко, но он медлил, не зная, примет ли она его ласку.
– Ах, Гарри, это невозможно. Неужто моя мечта сбылась?
– Розамунда, любовь моя, как же я по тебе соскучился. Ну скажи, что ты не сердишься на меня?
Дыхание Генри ласкало ей щеку, и Розамунда почувствовала, что слабеет… Почувствовала его крепкое тело рядом со своим и в мучительном ожидании полураскрыла губы… и вот она уже ощущает вкус его рта – как сладок этот долгожданный поцелуй.
– Я люблю тебя, Розамунда, – прошептал он, коснувшись языком ее мочки. – Ты моя жена, но ты же и моя возлюбленная.
Вот оно, его признание, которое он так долго не хотел произнести. От счастья Розамунда ничего не видела и не слышала. Они стояли, крепко обнявшись, а ветер гулял по траве и кустам, и чайки резкими своими криками предвещали бурю.
– Поехали домой. Съедим праздничное угощение, а потом настанет незабываемая ночь, – пробормотала Розамунда.
Генри, улыбнувшись, поцеловал ее лоб и каштановую прядку.
– И ты наденешь опять свое новое платье, а на мою долю выпадет удовольствие снять его с тебя, – сказал он, проведя рукой по ее спине, лаская круглые ягодицы, обтянутые пурпурной материей.
– Это будет замечательно, Гарри. Именно об этом я и мечтала.
– Милая моя, прости, если я обидел тебя. Я не хотел.
– Я знаю, – сказала она, в тот же миг от всего сердца прощая ему все.
Его страстные поцелуи не позволили ей больше ничего произнести. Она только чувствовала, как нарастает его страсть. Словно прочитав ее тайное желание, Генри осторожно уложил Розамунду на траву, под защиту берез и терновника.
Земля под ее спиной была полна молодой весенней силы. Розамунда с жадностью принимала все более настойчивые ласки, чувствуя, как страшно истосковалась по нему за долгую разлуку. Их влечение было до того неистово, что долго томить себя нежностями они не могли. По его трудному дыханию и яростным поцелуям Розамунда поняла, что соединение их будет жарким и быстрым. Она в томлении напряглась…
– Я люблю тебя, милая. Я люблю тебя, – неустанно шептал он, лаская ей бедра и поднимаясь все выше. Она, всхлипнув, раскинула ноги – она хотела его сейчас же, скорее… Генри прильнул к ее рту, все еще медля, оттягивая то мгновение, когда его пламень ворвется в ее прохладную плоть и она задохнется от восторга. Розамунда обхватила ногами его стан и сама притянула его крепче, каждой жилочкой впивая жар мускулистого тела. Вцепившись в его рубашку, она старалась приладиться. И он наконец вошел в нее, и еще, и снова, и глубже… Она закричала, забыв обо всем, кроме муки наслаждения.
Никогда еще они так друг друга не вожделели, никогда еще пик телесного блаженства не был так изумителен. А потом, когда ветерок обвевал их разгоряченные любовью тела, она с благоговением вспоминала заново каждый миг их неистового слияния. Генри все-таки признался ей… Генри Рэвенскрэг стал ее возлюбленным, подарил ей не только свое тело, но и сердце.
– Ты готова ехать, милая? – наконец спросил он, томно улыбаясь, вкушая блаженное изнеможение утоленной страсти.
– Да. Нас ведь ждет ужин. Праздничный. Генри помог ей подняться и лукаво усмехнулся.
– Ни одно блюдо на всем божьем свете не может быть слаще того, которое я только что отведал, – прошептал он ей в самое ухо, снова крепко ее обнимая. – Спасибо, милая, за твою чудесную любовь. – Он нежно ее поцеловал.
– Это тебе спасибо, – сказала Розамунда, прижимаясь к его плечу, и он повел ее к лошади, которая неподалеку от них щипала травку.
– Ну иди. Вот возьму сейчас и, как гордый завоеватель, перекину тебя через седло – точно трофей – и повезу в замок.
– Нет, – засмеялась она, протестующе крутя головой. – Я лучше сяду впереди тебя на седло, любимый.
Он обхватил ее за талию и усадил, потом сел сам, укрыв ее своим плащом. Розамунда удовлетворенно вздохнула: его тело грело и защищало от ветра, его сила защитит ее от любых невзгод. Она улыбнулась и прижалась к нему еще крепче, и вот они уже галопом мчатся по весенним просторам. И Розамунда больше не сомневалась в том, что Генри, лорд Рэвенскрэгский, всецело принадлежит ей.
Часть вторая
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Осенью тысяча четыреста шестидесятого года армия Йорка продвигалась на север, а сам командующий, герцог Йоркский, обретался тем временем в Лондоне, пытаясь доказать законность своих притязаний на королевский трон. Он вел себя как истец – хоть король и обещал завещать ему власть, простых заверений было недостаточно. Пока он тут разводил словопрения, приверженцы Ланкастера успели, между прочим, еще в июле заручиться поддержкой Нортгэмптона и привлекали под свои знамена все больше свежих сил.
Декабрь нынче выпал холодный, зато сухой. Это отрадно – летом намоклись на весь год. Да, последние несколько месяцев сторонники короля действительно неустанно пополняли свою армию. Готовя наступление на Лондон, поддерживали постоянную связь с королевой Маргаритой, временной резиденцией которой был Поунткрэфтский замок.
После долгого размышления Генри все же написал Розамунде письмо, моля ее приехать на Рождество. Оно, конечно, теперь всем не до праздников, но провести Святки с Розамундой – само по себе великая радость. Прошло уж несколько недель, как он отослал с верным человеком свое послание в Рэвенскрэг, но ответа до сих пор не везли. Генри знал, что зимнее время – не самое лучшее для долгих переездов, но он солдат, и ход боевых действий от него не зависит, поди угадай, когда ему еще выпадет что попраздновать, да и выпадет ли. Выехав с небольшим конным отрядом на пригорок, он долго всматривался в горизонт, словно не замечая снежную крупу, хлеставшую в лицо. Однако вестовой не явился и сегодня. У Генри уже изболелась душа – как она там без него. Были среди его соратников смельчаки, взявшие жен с собой, но он не хотел ввергать в риск свою Розамунду. Лето он провел в походах, потом передохнул дома пару недель – и снова на коня. Прошла осень, подоспела зима. Генри люто тосковал по жене, а теперь, когда не мог дождаться ответной весточки, и вовсе потерял покой. Герцог Йорк, докладывали ему, застрял в Уэйкфилде, в замке Сэндел, ждет подкрепления, которым командует его старший отпрыск Эдуард, граф Марчский, ведущий кампанию в Уэльсе. Может статься, эта игра в кошки-мышки продлится до самой весны…
