Сара Уэстли - Поединок с тенью
Без мук, конечно, не обошлось, но и осложнений никаких не возникло. Через двенадцать часов Дженевра благополучно разрешилась от бремени и возлежала в кровати с сыном, который пытался взять в ротик ее грудь.
Она пребывала в радостном предвкушении. «Настал миг, когда я покажу Роберту нашего сына».
Полог кровати не был задвинут. Едва Роберт вошел в комнату, Эннис и Сигрид вышли. Он постоял мгновение, вглядываясь в супругу, которая явно была наверху блаженства. Потом сделал шаг вперед. Выражение его лица нагнало на Дженевру страх. Недавняя горделивая радость исчезла. Роберт смотрел на нее с прежней подозрительностью.
Дженевра постаралась скрыть испуг. Она приподняла спеленатого младенца, чтобы показать его Роберту.
– Смотри, муж, это твой сын и наследник. Как мы его назовем?
Роберт не двинулся с места. Он внимательно разглядывал красное сморщенное личико.
– Какого цвета у него волосы? – спросил он.
Дженевра проглотила ком в горле. Она была обижена до глубины души.
– Светлые, но старая Мариел говорит, что цвет волос может измениться.
Новорожденный бессмысленно таращил свои большие блуждающие глазки.
– Он похож на тебя, – робко произнесла Дженевра, хотя это было смело сказано, малютку пока что трудно было отличить от прочих младенцев.
– В самом деле? Нос совершенно не похож. Как я могу быть уверенным, что ребенок – мой?
Слабость и отчаяние наполнили глаза Дженевры слезами. «Почему Роберт так изменился? Перед родами был сама заботливость…»
– Он твой, – подтвердила она так решительно, как только могла произнести это своим дрожащим голосом. – Я не спала ни с одним мужчиной, кроме тебя.
– А почему же он смахивает на Дрого? У него не мой нос.
– Но ведь ему же всего несколько часов! Младенцы быстро меняются. И черты у них развиваются. Может, носом он вообще пойдет в меня. О, Роберт! – она крепко, словно защищая, прижала к себе ребенка. – Прими и полюби своего сына! Он не виноват в том, что этот Дрого посеял у тебя в голове зерно недоверия!
Роберт посмотрел на свою измученную жену и в который раз проклял брата. Он хотел верить, и верил, что Дженевра не такая, как Джейн, что она – скромница, воспитанная в монастыре, – честная и искренняя. Но с другой стороны, он знал, что, если женщину насильно заточают в монастырь, она на свободе ведет себя более чем фривольно – в знак протеста. Но Дженевра не из таких. Да и в монастыре она зря время не теряла: напротив, развивала свой тонкий ум. Роберт понимал, что несправедлив к жене, но ничего не мог с собой поделать.
Как избавиться от сомнений? Тут он припомнил, что вот-вот должен родиться ублюдок от кухонной девки, которая заявила, что отец его – Дрого. Значит, можно сравнить младенцев. А вправе ли он так оскорблять Дженевру? В глубине души Роберт понимал, что она не лжет.
Сен-Обэн сгорал от желания обнять их обоих, дать выход радости, которая зарождалась у него внутри. Он сдался. Нагнулся над кроватью и поцеловал Дженевру в лоб. Она опустила веки в знак примирения. Темные ресницы! отбрасывали тени на ее бледные щеки, подчеркивая синяки под глазами.
– Дай-ка, я возьму его.
Дженевра заглянула в виноватые глаза мужа и с радостью передала свое сокровище в его руки. Роберт, неловко держа младенца, долго стоял и смотрел на сына, потом легонько покачал, когда тот попытался протестовать, что его отдали в другие руки.
– Какое имя ты бы хотела ему дать?
– Роберт. Ты не против?
– Мы можем назвать его как-нибудь еще. Нас сосватал лорд Нортемпстон. Его зовут Уильям. Как тебе Роберт Уильям? Пусть будет Уилл!
Дженевра с улыбкой кивнула.
– Мне нравится.
– Я попрошу отца Джона, чтобы он устроил крещение.
– У отца Джона прибавилось трудов. Мег и Бернард называют своих близнецов Эдана и Уистэн.
Роберт рассеянно ответил:
– Это их личное дело, я предпочитаю простые имена.
– А что бы ты предложил для девочки? – спросила заинтригованная Дженевра.
– Алида, – не колеблясь, ответил Роберт. И потом добавил немного смущенно: – В честь моей сестры и бабушки.
– Очень хорошо, муженек, – улыбнулась Дженевра. – Нашу первую дочь мы назовем Алидой.
– Ты уже мечтаешь о дочери, хотя еще так слаба после родов Уилла?
– Мой супруг и господин, я желаю подарить вам много детей, если на то будет Божья воля.
Она не стала говорить о предсказании старой Мариел, понимая, что настоящее счастье от них пока ускользает. Оставалось верить, что пророчество вещуньи сбудется до конца.
В тот год лето наступило рано, и Уилл благополучно подрастал, но Дженевра не могла стряхнуть мрачные мысли о том, что Роберт до сих пор не до конца доверяет ей. От этого она постоянно пребывала в угрюмом настроении.
Роберт не был жестоким. Он вернулся к ней в постель и, едва она оправилась после родов, вновь возобновил с ней супружеские отношения. Дженевра ни с кем не говорила о своих беспокойствах, даже с Мег. Но все ее камеристки давно заметили, что у хозяйки понурый вид. Она почти перестала улыбаться, а по утрам с трудом вставала с постели.
– Наверное, это оттого, что вы кормите ребенка, – с сомнением предположила Эннис.
Дженевра равнодушно вонзила иголку в рукоделье.
– Ты же кормишь своего, а Мег кормит двоих. Дело не в этом.
– Но вы же высокого происхождения, леди. А мы нет.
– И все же я женщина, сделана из того же теста, что и вы.
– Но вы тоньше чувствуете…
– Глупости. – На какой-то миг Дженевра встрепенулась от своей апатии. – Может, мои чувства тоньше, чем у кухарок, но тоньше, чем у тебя или Мег? Навряд ли.
– Ну почему же тогда вы такая угнетенная?
Дженевра вздохнула. Она часто вздыхала в последнее время.
– Не знаю. Словно на голову мне упала черная туча, она давит на меня, и я не могу отогнать ее, как бы ни старалась. Она клонит меня к земле.
Они сидели в саду, который разбила еще мать Дженевры. Сад был расположен за внутренними стенами, и оттуда открывался вид на океан. Теперь его вновь привели в порядок. Плодовые деревья радовали цветением и давали много тени. В жару это райское местечко было настоящим спасением.
Но даже цветущий сад не мог разогнать тоску Дженевры. И в постели она стала безжизненной. На ласки Роберта отвечала вяло. И спать она тоже не могла. Даже кормление Уилла утратило для нее первоначальную прелесть, молоко начало пересыхать, поэтому ребенка стали отнимать от груди. Она с трудом находила в себе силы есть.
Дженевра не понимала, что с ней происходит. Она, которая была так полна жизни и надежд, которая так глубоко и беззаветно полюбила Роберта Сен-Обэна, теперь не знала, хочет дальше жить или предпочла бы умереть.
