Джулия Берд - Романс о Розе
Королева с трудом встала с кресла и, приблизившись к столу, стала рыться в своих бумагах.
– Ваше величество, вы ведь, конечно, понимаете, какую глупость сделал мой отец.
– Ты хочешь, чтобы я приняла твою сторону, сбросив со счетов желание лорда Даннингтона?
– В общем, да. Вы знаете меня, знаете, как я жажду независимости. В этом стремлении вы всегда служили мне примером. Вы сочиняли стихи, жили без сильной руки, не желая терпеть несносный характер мужа. Вот так и я. Мне слишком поздно меняться.
Елизавета гневно взглянула на Розалинду.
– Ты говоришь о возрасте? Мне почти семьдесят. Ты – молодой птенец, а я – старая курица, – сказала она, наконец найдя то, что искала. – Сожалею, Розалинда, но в этом деле я должна принять сторону твоего отца.
– Что?
– Эндрю всегда был моим верным сторонником, во времена всех бурь и потрясений.
– Но я тоже вам служила верой и правдой.
– Пять лет. А я уже сорок лет на троне. – Голос Елизаветы ослаб, и она поморгала, сдерживая слезы. – Уже столько дорогих моему сердцу друзей в могиле! Только я одна была награждена необычайно крепким здоровьем. Нет ни твоего отца, ни Бергли, ни Лесестера, ни Бланш Парри. Я в долгу перед мертвыми за их верность мне.
– Понимаю, – прошептала Розалинда дрогнувшим голосом. Руки у нее затряслись, на мгновение ей стало дурно.
– Ты, разумеется, не обязана выходить замуж за Дрейка. Я не могу тебя заставить. И не брошу тебя в Тауэр, если ты не вступишь в брак с ним. Но буду вынуждена забрать у тебя Торнбери-Хаус, если из-за него начнутся распри.
Розалинда вскочила на ноги и яростно выпалила:
– Ваше величество! Как вы можете?
– Я всегда хотела владеть Торнбери-Хаусом. Если ты ослушаешься отца, я буду считать тебя недостойной такой ценности.
– А что же мне без него делать?
– Ты всегда можешь вернуться служить при дворе. Или же я подберу тебе мужа.
– Но почему? Вы же всегда хотели, чтобы ваши придворные дамы оставались незамужними.
Королева медленно приблизилась к Розалинде и вручила ей листок бумаги.
– Ты упомянула о моих стихах. Прочти это, когда будешь одна, возможно, ты все поймешь.
Дрожащими руками взяв листок, Розалинда присела в реверансе.
– Ваше величество… – и, не дожидаясь разрешения уйти, выбежала прочь. До этикета ли ей сейчас было!
Трясущимися руками развернув листок, Розалинда поднесла его к факелу, горевшему на стене, и прочитала стихотворение, написанное рукой королевы.
На смерть МонсеньораПечально мне, но все же не решаюсьДругим своей печали показатьПолна любви – а словно ненавижу,Томлюсь желанием страданьям имя дать,Кажусь немой, но сердце переводит мои словаНа свой язык.Жива ли я? Во мне и лед и пламень,Себя скрываю от себя,Печаль моя как тень бежит за мной,Вослед за мной, когда я мчусь за нею.Покоя нет мне днем,А ночью целим ложе, вспоминаяМои слова и чувства, боль и грусть!Как с другом давним я делюсьОбидой, что не в силах боле я зелье отыскать,Чтобы того изгнать из сердца,Кто так дорогИ образ чей со мною будет жить, пока живу сама.Позволь мне жизнь мою прожить,На миг избавь от болиИль смерть мне дай, чтоб о любви забыть.
Елизавета тем временем повернулась к ширме, стоявшей в глубине комнаты.
– Ну и что ты на это скажешь? – спросила она. Из-за ширмы вышел Дрейк и, мрачно взглянув на королеву, ничего не ответил.
– Тебя удивил визит Розалинды?
– Нет. – Дрейк начал медленно расхаживать по комнате. – Она любит свой дом как никто другой. Вероятно, даже больше, чем любил его мой отец.
– Ты ее действительно не переносишь?
Дрейк остановился и смущенно потер переносицу.
– Нет.
– Скорее наоборот, так я полагаю.
Он с трудом перевел дыхание.
– Ты вернулся, чтобы изводить ее, как она утверждает?
– Конечно, нет, – горько усмехнулся он. – Я почти разорен. Мне нужны деньги.
Королева помолчала, довольная, как всегда, тем, что ее подданный унижается перед ней.
– Тогда почему ты не признаешься Розалинде? Она может помочь тебе.
Дрейк лишь устало вздохнул, и королева жестом велела ему сесть.
– Стоит ли сообщать Розалинде о своих бедах, ведь я и так уже всего лишь грязь у нее под ногами. Может, она и находит меня очаровательным, но равным себе не признает никогда.
– А может, и признает, если я пожалую тебе рыцарство.
Некоторое время Дрейк недоуменно смотрел на Елизавету, отметив про себя ее хитрый взгляд. Эти всезнающие глаза таили в себе интригу.
– Всем известно, что ваше величество терпеть не может увеличивать число рыцарей и лордов. Вы часто говорили, что подобная щедрость принижает заслуги тех, кто уже удостоился такой чести. – Дрейк вспомнил, что королева страшно негодовала, когда Эссекс резко увеличил число рыцарей, воюя против Тирона, главаря ирландских мятежников. – И потом, – сказал он с грустной усмешкой, – представьте, как будет поражен ваш двор, если вы сделаете меня рыцарем. Ведь никто не знает, что я шпионил за вашими дипломатами, одновременно занимаясь торговлей.
Действительно, Дрейк отбил у испанцев огромное богатство и, чтобы добиться расположения королевы, передал его ей, как, впрочем, поступали все ее придворные. Но миссия Дрейка была тайной. Ему не нужно было находиться при дворе, потому что лучше всего он служил Елизавете, находясь в самых далеких уголках ее монархии.
Королева чуть не замурлыкала от удовольствия:
– Даже Бергли не знал о тебе, Мандрейк, мой маленький шпион.
При звуках имени покойного казначея королевы сердце Дрейка оборвалось. Смеет ли он рассказать ей о деле, которое занимает все его мысли?
– Что такое? – тотчас насторожившись, спросила королева. – Ты надеялся на рыцарство?
– Если это порадует ваше величество, то я с благодарностью и покорностью приму его. Но, по правде говоря, более всего я желаю не этого.
– Тогда чего же? Я не раз гадала, что тобой движет? Ты ведь даже не просил комиссионных.
– Я счастлив быть полезным Глориане, которую Господь справедливо посадил на этот трон. – Дрейк галантно склонился перед королевой.
– Сдается мне, что ты служил мне не только из-за этого, – в ответ отрезала она.
Дрейк поднял голову. Если не сейчас, то когда? Если не королева, то кто?
– Я ничего так не желаю, как найти человека, сломившего дух моего отца.
Ротвелл встал и, зашагав по комнате, выложил королеве все, что знал о смерти отца и о подставной торговой компании. Он никогда и вообразить себе не мог, что осмелится так открыто говорить с Елизаветой, но ведь столь же трудно представить себе, что преступник пользовался расположением Бергли. Глаза королевы затуманились слезами при упоминании этого имени. Она с ложечки кормила своего любимого министра, когда тот уже был при смерти, и, по всей видимости, ей очень его недоставало. Дрейк постарался никоим образом не оскорбить честь Бергли.
