Ольга Тартынская - Воспитанница любви
Вера с трудом открыла глаза. Взглянув на Андрея, она чуть было вновь не лишилась чувств, но Луша вдругорядь ударила ее по щеке.
– Да очнись же, кисейная барышня! Жив он, я пошутила. Он спит. А как ты хотела, чтобы наш замысел осуществился? Вот-вот Яшка засвистит, а вы тут любезничаете. Пришлось подсыпать сонного порошка изрядную долю, иначе бы не миновать беды. Я-то уж знаю, как наш драгоценный бывает крут в гневе. Еще бы и Яшку пристрелил… Или ты раздумала бежать? – подозрительно прервала себя Луша.
Вера в растерянности молчала, продолжая сжимать безвольную, но теплую руку Андрея. Цыганка надменно подняла брови.
– А-а, он соблазнил тебя обещаниями! Венчаться, бежать в Петербург? Хочешь, я расскажу тебе, какие обещания он мне давал?
Вера устало покачала головой:
– Нет, не надо, не утруждайся. Я не могу идти с ним под венец без благословения его матери. Это значило бы обречь Андрея на трудную, нищенскую жизнь.
– Да, сейчас! Ты все еще веришь в его сказки? Ну отвезет тебя в церковь, добьется своего, а в Петербурге и бросит. Куда там пойдешь, догадываешься? – И уже мягче Луша добавила: – Непривычен он к такой жизни-то. Да и с матушкой не рискнет ссориться. Выбрось из головы сии мечтания! Давай лучше поднимем любезного на кровать, не оставлять же его на полу.
Вера уже взяла себя в руки. Она помогла Луше поднять и поудобнее устроить Вольского на постели. Это оказалось весьма непростым делом, но они справились. Далее предстояли спешные сборы. Вера давно продумала, что захватит с собой. Да и собрано уж все, осталось лишь в узел связать. Цыганка бросила взгляд на спящего Вольского и ушла к себе.
В душе Веры поднялась буря. Господи, соблазн-то какой! Не поехать, остаться, а завтра стоять с любимым пред алтарем в маленькой церкви… И все, навсегда, на всю жизнь он принадлежит ей! Вера обласкала нежным взглядом спящего возлюбленного. Черты Вольского были ясны и спокойны, губы по-детски выпячены, светлые локоны в беспорядке разбросаны по подушке. Он спал не шевелясь, глубоко.
И вдруг Вера определенно различила в тишине далекий протяжный свист и вздрогнула. Это знак! Страх охватил бедняжку. Мчаться в темную ночь, в неизвестность, в компании коварной цыганки и ее лихого дружка! Оставить здесь беспомощного Вольского… Каково же будет его пробуждение! Верно, они никогда уже более не свидятся. В последний раз насмотреться на дорогое лицо, поцеловать эти капризные губы… Вера прощалась с любовью. Прощалась с несбывшимся счастьем, которое поманило так обманно…
Нет, от этого брака не будет счастья. Всю жизнь после чувствовать себя виноватой, что поссорила сына с матерью, лишила его материнской поддержки? Ведь она, Варвара Петровна, предупреждала Веру, пенять было бы не на кого…
В комнату ворвалась Луша в шубе, крытой синим бархатом, и меховом капоре.
– Поспеши, Вера, нас уже ждут. Бери узел и пробирайся к калитке. Только не разбуди Авдотью!
Сердце девушки бешено стучало, когда она увязывала вещи, набрасывала капот. Вовсе уже собранная, в последний раз взглянула на милого, прикрыла его одеялом и – как в омут головой. Через сени прокралась бесшумно, сбежала по ступенькам и по дорожке к калитке. У калитки никого не было. Потоптавшись в растерянности, Вера услышала звон упряжи и фырканье лошадей где-то в конце переулка и поспешила туда. Так и есть, это цыгане. Луша помогла Вере забраться в крытый возок, изнутри обитый мехом. Яшка хлестнул лошадей, и они помчались по спящим улицам. Скрипели полозья, мелькали редкие фонари. Беглянки молчали. Верно, Луше тоже было непросто покинуть насиженное место да любезного барина.
– Сейчас будет застава, держись крепче. Яшка погонит что есть мочи. Лошади-то краденые, – только и сказала Луша.
Вера испугалась:
– А коли нагонят?
– Яшку-то? – усмехнулась цыганка.
Они неслись в темноте, возок трясло на ухабах, подвязанные колокольца не звенели. В окошко разглядеть ничего нельзя было. Вдруг рядом раздались голоса, крики, Яшка погнал еще быстрее.
– Это застава? – спросила Вера насторожившуюся цыганку.
– Должно быть, она… Слышишь, никак стреляют?
Однако Вера ничего не разобрала в общем шуме. Она вцепилась руками во что придется, ее подбрасывало вместе с узлом и швыряло о стенки. Однако это было не больно, потому что мягко. Лушу тоже трясло изрядно, но она мужественно сносила неудобства путешествия.
– Кажется, выезжаем на тракт, – лязгая челюстью, с трудом проговорила Луша.
И впрямь в езде появилась некоторая упорядоченность, трясти стало менее. Азарт скачки и страх погони постепенно оставили беглянок, они успокоились. «Ну вот и все. И не страшно вовсе», – задремывая, думала Вера.
Глава 4
Масленица
Коноплев был ни много ни мало губернским городом. А посему здесь водились и гостиный двор, и присутствие, и французский магазин, и театр, и даже трактир под названием «Париж». Однако беглецы остановились вовсе не в «Париже», а в русской харчевне с номерами. Когда они прибыли в Коноплев, здесь уже гуляла богатейшая ярмарка и по улицам возили «дерево» – сухую березу, укрепленную в санях и украшенную лентами, бубенчиками и лоскутами.
Разумеется, все номера были заняты, снять квартиру оказалось вовсе невозможно. Им повезло: только что один незадачливый помещик, приехавший на ярмарку, проигрался в прах и вынужден был ни с чем возвращаться домой. Его номер с небольшим обманом как раз сняли под Веру: с цыганами никто не стал бы иметь дело.
В первый же день Яшка выгодно продал лошадей гвардейским ремонтерам, а возок – уездному помещику. Из этих денег оплатили номер, а остальной доход предназначался цыганскому хору, к которому думали пристать Луша и Яшка. Отправляясь на ярмарку, Луша предупредила Веру:
– Не ходи гулять одна. Здесь нынче разбойников всех мастей со всех волостей. Не ровен час…
Она не договорила, лишь угрожающе покачала головой. Но где же усидеть молоденькой девушке в такой праздник! В родном городке Веры тоже гуляли на Масленицу, и она очень любила эти празднества. Бывало, они с Сашкой с утра до вечера пропадали на улицах: брали снежную крепость, объедались блинами, смотрели представления в балаганах, а вечером наряжались и ходили по домам с колядками. Как же весело им было! Разглядывая жалкий номер захудалой провинциальной гостиницы, Вера весьма загрустила. Подумала о Сашке: что он, как-то он учится, готовится ли к университету? Страшно подумать, ему уже шестнадцать лет!
Нет, нельзя здесь оставаться в одиночестве. Эти блеклые рваные обои со следами клопов, надтреснутый кувшин и колченогий стол кого угодно вгонят в тоску. Глядя на себя в мутное зеркало, Вера завязала ленты меховой шляпки, облачилась в капотик и затем покинула отвратительное место до вечера.
