Елена Романова - До любви две мили и один шаг (СИ)

— Думаете, она знает?

— Я не смогу долго от нее скрывать… — этот голос принадлежал Шарлотте.

— Вы должны пообещать мне, — мужской голос я тоже хорошо знала.

— Я не хочу ее ранить… еще не время… но она может и сама обо всем догадаться.

Китти несдержанно хихикнула, и голоса затихли. Раздался звук захлопывающейся двери и, вторя ей, я дала своей компаньонке внушительную затрещину.

— Черт побери! — выругалась глухо, — Коулл и Эванс любовники.

Китти продолжала гоготать, пока я на нее не шикнула.

— Но вот интересный факт, с каких пор мистер Коулл имеет свободный доступ в этот дом? Может быть, ему было не столь трудно зайти и оставить на комоде коробку конфет? — убедившись, что влюбленные поднялись на второй этаж, я потянула горничную на выход.

— Под ваше подозрение попали все жители графства, леди, — произнесла она, когда слуга, стараясь не шуметь, вывел лошадь, и я водрузилась в седло. — Я не отпущу вас одну ночью, леди. Я поеду с вами.

Этакая защитница, поглядите. Я откровенно усмехнулась.

— Тебя я тоже подозреваю, поэтому поеду одна.

Я пришпорила лошадь, и та понесла меня по дороге. Мне еще не приходилось ездить верхом ночью, когда единственный свет, освещающий путь, это свет полной луны. Вокруг меня несдержанно стрекотали кузнечики, заливались на соседнем пруду лягушки, а в воздухе стояла густая пряная прохлада, которую я с наслаждением втягивала. Проселочная дорога, дикий кустарник и шелест листвы наводили на меня страх, но я лишь крепче сжала поводья, повторяя, что до поместья Остина не так уж далеко. Однако через двадцать минут мне сделалось дурно, и пришлось спешиться, чтобы хоть как-то прийти в себя. Я уж было начала жалеть о содеянном, как вдруг за поворотом дороги, отчетливо вырисовывающимся, раздался протяжный волчий вой. Я дрогнула и едва не поседела от ужаса. Волки? Здесь, в Шропшире? Или это не волки вовсе, а оборотни… или дикие лесные фейри… Показалась тень — внушительная и трепещущая. Щелчок затвора… Разве оборотни носят с собой оружие?

Вцепившись в лошадь, я готова была увидеть все, что угодно. Сердце выпрыгивало из груди, решив, что лучше доконать меня сердечным приступом. Святые небеса… я зажмурилась.

Долгие секунды ожидания проходили бесследно, но ничего не происходило, и я распахнула глаза, увидев, что на фоне полной луны передо мной стоит человек. Его рука сжимает рукоять ружья, небрежно перекинутого через плечо. Я шумно выдохнула.

— Вы меня напугали, сэр, — дрожащим голосом произнесла.

Но, честное слово, он продолжал пугать меня, ибо не собирался ничего отвечать. Я еще раз обвела его взглядом. Что он здесь делает с ружьем? Ночью? Ведь он не на охоте… или на охоте, но жертва здесь… я?

— Сэр? — мои пальцы зачем-то ощупывала крутой круп лошади.

Я не могла понять, кто этот незнакомец. Луна, как назло, не была зашторена тучами и выглядывала из-за его спины.

— Что вы здесь делаете ночью, леди Блайт? — наконец, я услышала его голос, и мое сердце громыхнуло о ребра.

— А вы? — просипела, потеряв голос.

— Танцуете под луной, леди, или торопитесь на шабаш? — вместо ответа язвительно спросил он.

— А вы вышли пристрелить пару тройку кроликов?

— А вы всегда отвечаете вопросом на вопрос, — его спокойный самоуверенный голос чертовски бесил, но вместе с тем вызывал желание броситься на шею.

— Только в тех случаях, когда у собеседника нет с собой ружья. А сейчас это нервное.

Он выразительно глянул на оружие.

— Приходиться думать о своей безопасности, когда вокруг горничные мрут, как мухи.

Я нахмурилась, сжав поводья и переступив с ноги на ногу. Он продолжил:

— Быть может, это ваши колдовские штучки, леди Блайт? А здесь вы прячете улики.

— Мистер Остин, я не убиваю на полнолуние. Да, и не люблю яд. Предпочитаю пить кровь девственниц. Кто там у меня на очереди? Ах, да… я как раз спешила в дом миссис Бейли, слышала, что скоро ее дочурка потеряет невинность, — кажется, я перестала соображать, что говорю, и меня захлестнула ревность.

— Тогда придется вас пристрелить, леди, — в его голосе не было ни грамма сочувствия.

— Уверена, что один человек точно вам скажет за это спасибо.

— Тот, что поджег ваш дом, отравил горничную и убил мистера Стоуна?

Я окаменела. Откуда ему известно про гувернера? Разве я говорила?

— Дьявол, кто посмел так облажаться? — выругалась, стиснув зубы, — откуда вам известно про Стоуна?

— Не вы ли говорили, леди Блайт, что сплетни — это преимущество деревни?

Я растерялась. Он запомнил мои слова. Он точно дьявол! Настоящий, во плоти!

— Вы меня пугаете, Джеймс.

— Почему? Потому что говорю правду? Или потому что хорошо вас знаю?

— Потому что… — я вновь задыхалась, вцепившись в седло обеими руками, — потому что… как это хорошо знаете?

— Лучше, чем вы сами себя знаете, леди Блайт, — произнес с той уверенностью, которая шевельнула в душе суеверный страх, — и знаю, что вы любите меня, Анна, но боитесь сказать.

Слезы подступили к горлу, удушая, словно удавкой. Я покусывала губы, едва сохраняя остатки самообладания.

— Джеймс… я…

— Ваш муж… этот чертов ублюдок, который никогда вас не ценил, — его голос стал безумно громким и обличающим, — приехал только ради одного, чтобы дать вам развод. А я, леди Блайт… Анна, я жалею только о том, что потерял голову от ревности, когда увидел тебя с Вебером и сделал мисс Бейли предложение, — его голос тоже прерывался от тяжелого дыхания. — Все дело в том, что я люблю тебя. И я не могу с этим ничего поделать. Я бы с радостью, поверь мне, вырвал из груди сердце, уехал на другой конец мира, чтобы никогда, слышишь, никогда тебя не видеть. Но я не могу. Я люблю тебя больше этой чертовой жизни, больше всего на свете. Я люблю тебя. Ты слышишь, Анна?

Я тихо рыдала, прижав к губам побелевшие кулаки. Эмоции разрывали сердце, выворачивали душу, медленно рассекая ее на куски. Я глядела себе под ноги, не в силах поднять голову. Шарахнулась от его прикосновения, как от удара. Это было больно. Больнее, чем когда Энтони впервые мне изменил. Больнее, чем грядущий развод. Чем унизительное положение разведенной женщины.

Медленно я ощутила, что вокруг смыкаются объятия, что к макушке прижались его мягкие губы, что его сердце стучит громче и сильнее моего собственного. Я рыдала уже в голос, шмыгая носом, вцепившись в его одежду. Он был моим всем… моей жизнью. Я понимала, что буду любить его до последнего своего вздоха.