Светоч - Лариса Шубникова
– Уйди, – схватилась за голову. – Уйди, и не возвращайся более. Зачем я встретила тебя? За что боги наказывают?
Вздрогнул Глеб, наново кулаки сжал: больно ударила ведунья. Стоял Чермный столбом, не зная, что хуже – от нее уйти иль остаться и видеть ее слезы. Дернулся было к ней, да отступил.
– Влада, я б тебя никому и ни за что… – ком в горле встал, договорить не дал.
Махнул рукой и двинулся от стогны малой, будто слепец. Не слыхал ни лая собачьего, ни щебета птах. Одно только и чуял – глухие рыдания окаянной ведуньи, что резали по сердцу не хуже острого меча.
Глава 21
– Владка, слыхала? Вече собирают! Ой, что творится! – Белянка металась по ложнице: глаза по плошке, коса распутана. – Все ты проспала. Колокол звонил, едва ухи не трещали.
Влада поднялась с лавки, убрала с лица спутанные волосы и сказала тихо:
– Ступай, Беляна, возьми в коробе у Божетеха платье72 чермное73 с золотой нитью. Помнишь, разглядывали? Так вот и неси мне.
Рыжая застыла, глядя на подругу, а потом прошептала тихонечко:
– Владушка…ажник морозцем по хребту… Что с тобой? – двинулась к ведунье, но на полпути и встала столбом. – Вчера весь день прорыдала, а нынче, как неживая, подойти страшно. Княгиня, инако и не скажешь.
– Княгиня, говоришь? – Владка брови выгнула горестно. – Вот и славно. Любви я не получила, так стану власти стяжать. Чтоб никто более не смотрел на меня сверху вниз, не смел жизнь мою решать. Я вольная. Неси одежки, Беляна, а то на вече не поспею.
Беляна открыла рот в удивлении, а потом осела на лавку:
– Щур меня… – глаза пучила, будто Чермного увидала. – Владушка, ты никак заговариваешься? Чего тебе на вече-то? Там мужи и жены важные, чай, ты там не к месту. Да и не пустят тебя, голубушка.
Влада шагнула к рыжей, опустила руку на ее плечо и проговорила твердо:
– Пустят. Я у волхва в дому живу, сама ведаю, знахарствую. Моя стезя важная, а стало быть, почетная. Я чужого не прошу, а мое мне дайте. Буду стоять опричь Божетеха на вече.
Беляна смолчала, кивнула, да и пошла вон из ложницы. На пороге обернулась и снова глаза выпучила:
– Владушка, оберег-то твой… Глянь, свет по нему лазоревый. Диво, диво-то какое!
Ведунья сняла Светоч с опояски, смотрела неотрывно, примечая, как по кружку обережному бегут-сияют искры. Сам кругляш похолодел, будто ледком прихватился, и только в самой середине едва мерцал малый чермной огонек.
– Посторонись, рыжуха, – Божетех влез в ложницу, отпихнув легонько Белянку. – Вон как… Что, Влада, Навь перепёрла? Станешь Ягине Велесовой служить?
– Сама чую нитку из Нави, дяденька, – Влада глянула на волхва. – Стало быть, вот он выбор мой? Вести на капища народ, полнить силу Ягинину?
– Ты выбираешь, не я.
– Да и не я, дяденька, – Влада запечалилась. – Играют со мной боги, путь мой кривым делают, сводят с людьми по своему хотению, стяжая себе капищ побольше. Что, не так? В Новограде народу тьма, к кому поведу, туда и сила польется.
– Сама разумела? Или надоумил кто? Все так и есть, верно мыслишь, – Божетех вперевалочку двинулся к ведунье, положил руку ей на плечо. – Ты сердцем слушай, оно не обманет. Обида в тебе говорит.
– Сердце? От него ничего и не осталось. Так, лоскуты драные, – Влада слез не уронила, лицо удержала. – Власти хочу, чтоб никто более не торговал мною.
– А кто ж торговал? – подала голос рыжая, что стояла смирно у стенки.
– Рыжуха, тебе что велено? Неси одежку, – волхв сказал тихо, но Беляну тотчас и вынесло из ложницы. – Ты, Владка порешила все, а потому и не отговариваю. Как по мне, властвовать и неплохо вовсе. Только сдюжишь ли ты? Сердце у тебя горячее, отзывчивое, и в тебе оно, как ни отпирайся. Болит, в то верю, но не утрачено и не порвано.
– Не хочу быть монеткой мелкой, дяденька. Той, что на размен дают. Я ведунья, ближница самого Божетеха-волхва. Мое слово и воля моя стоят немало, так пусть уважают. Вот тогда боль моя уймется, а там, глядишь, сердце застучит как раньше.
– Добро, – улыбнулся толстопузый. – Поиграйся, примерься, а там видно будет. Ништо, Владка, выберешь, куда метнуться. Всякое твое желание будет к месту, лишь бы тебе на пользу. Ступай теперь, одевайся, косы чеши. Чтоб стояла опричь меня красавица, каких поискать! Нос высоко не задирай, но и себя не роняй. Ты в силах, вот и покажи их, чтоб люди поверили. Тогда и уважение придет, – и пошел в сени кричать рыжей, чтоб поторапливалась.
Спустя время обряженная Влада дожидалась на крыльце Божетеха, слушала причитания подруги, глядела на макушку Исаака, что смирно сидел на приступке.
– Сглазят тебя, подруга, ой, сглазят. Дюже краса твоя слепит, – оправляла долгие рукава чермного платья. – Эх, тесьма-то какая. Божетех сказал, что такую в Византии плетут. Брешет, небось.
– Сглазят? Кто ж отважится? – Влада стояла прямо, голову высоко держала. – Сглаз на ведунью только дурень наводит. Аукнется, ударит в обрат больно.
– Завистниц прибавится, тебе ли не знать, – Беляна оправила золотое шитое очелье на Владке. – Косу вон не сметала, волосья долгие шелковые. Влада, стерегись.
– Пусть меня стерегутся, – проговорила тихо, но так, что Белянка отступила на шаг и голову опустила.
– Что, курёхи, квохчете? – на пороге показался волхв. – Рыжуха, ступай до вечевой стогны. Держись опричь дуба. Здоровый такой, ну Исаак укажет.
Владка обернулась на Божетеха и застыла. Стоял перед ней не пузатый доброй дядька, а строгий и суровый муж: на лбу складка глубокая думная, борода топорщится, глаза серебром мечным сияют.
– Батюшки… – Белянка брови высоко возвела, глядя на Божетеха. – Это ж откуда такой явился? Дяденька, ты и на себя-то непохожий. Вылитый волхв. И рубаха, и посох, – и потянулась, глупая, к палке.
– Не тронь, – Божетех голосом упредил. – У волхва два духа. Один в теле, другой в посохе. Моя сила по тебе и ударит. Идите с Исааком к стогне, а мы с Владой погодя.
