Я тебе не ровня (СИ) - Шубникова Лариса

— Сказал же, все, что захочешь.

— Тогда разреши Буяна кормить. Я не испорчу! — Аринка глаза сделала до того просительные, что Андрей не сдержался.

Склонил все же голову и поцеловал рыжую прядь. Гости и не заметили неурядности: галдели, да смеялись.

— Про Буяна говоришь, а обо мне ни слова. Золотая, ты извести меня хочешь? Разрешу, куда я денусь.

Ариша после жаркого поцелуя румянцем залилась, но глаз от мужа не отвела.

— Тогда еще попрошу… поцелуя. Вот такого-же.

Вмиг получила, да еще какой!

— Арина, ты бы сидела смирно. Инако придется мне народ смешить. Ухвачу и унесу подальше. И уже сам буду просить, но не о Буяне. Верь, — Шумской высказал, и принялся искать глазами Дёмку.

Тот, оглоед, вертелся возле статной дочки боярина Арсения из Шумских. Выхаживал перед ней индюком надутым, зубы скалил и чубом хвастался. Однако приметил, что братка глазами высверкивает и подошел незаметно к молодым.

— Чёго тебе, жених? — склонился над плечом Андрея. — Шепчи нето.

— Гостей-то удержи*. Понял? — Шумской знал, Дёмка токмо рад будет набедокурить.

— Чего не понять? Понял, — и в хохот. — Терпи. Недолго еще. Вон, как батька мой начнет головой никнуть, так я и крикну вести*.

Андрей кивнул, да и остался сидеть, ждать, когда свадьба с радости бражной уж перестанет смотреть на молодых, обсуждать и улыбаться. Сидеть долгонько пришлось: боярин Аким хучь и серьезный мужик, не шебутной, а пить здоров был! Чарка за чаркой, а голова все не опускается. Пришлось наново Дёмку звать, да просить, чтобы тот батьке подсунул чарку поболее.

А Дёмке-то что? Взял, да подсунул! Акима и срубило, словно топором, а там уж чубатый расстарался, заорал, заблажил, что пора молодых весть.

Гости стадом собрались, скучились и с шутками, да намёками повели Андрея и Аришку в ложницу, и там Дёмка не оплошал — после поклона молодых гостям, впихнул обоих в дверь, прихлопнул, встал враспор в сенях и давай брехаться с теми, что лезли подглядывать. Может и не сдюжил бы, не удержал, но Машутка вынырнула и встала плечом с братом — блажила, что есть мочи, не пускала.

Ухохотались все, от смеха едва не обессилев, но ушли допивать, доедать, бедокурить.

В ложнице свечки мерцают, кладут на стены пляшущие тени. По углам бочки с просом и пшеницей — по обряду. На лавке широкой шкуры новые, белой холстинкой прикрыты. В стенных бревнах стрелы понатыканы, на них калачи нанизаны. И тишина… Будто издалека слышны крики гостей, дудки и кутёж свадебный.

Шумской обернулся к Аришке, та стояла смирно, только вот глаза на пол-лица, и на мужа смотрит, будто ждет чего-то.

— Арина, дай хоть обниму… — Шагнул к ней, руками оплёл, тиснул к себе крепко и тогда уж только улыбнулся. — Знал бы, что так долго ждать тебя придется, точно умыкнул. Свёл бы под венец и без всяких там постов и мамок.

Смех рыжей пробрал Шумского до самых глубин — тихий, счастливый и до того ласковый, что хучь рыдай.

— Жаль, не умыкнул, любый. Я бы сама к тебе в руки из окошка прыгнула, — обняла за шею нежными руками. — Я не знала, что так тосковать о тебе стану…

С тех слов Андрей будто полыхнул. Одной рукой держал Аришку, вторая потянулась к бабьей кике, смахнула на пол убор с жемчужной понизью, открыла золотые косы, туго окрутившие* головку любимой. И засмотрелся. Какая кика? Зачем каменья и жемчуг, когда такая вот корона на ней: золотая, теплая, душистая.

— Арина, ты ли? Себе не верю, что моя ты теперь… Со мной, — голос дрогнул, пошел гулять по жилам горячей волной. — Рада ли?

— Зачем спрашиваешь такое? Рада? Слово скудное, всего не говорит, — Аринка глазами потемнела, сверкнула горячим чем-то, дурным. — Что ж медлишь, Андрей? Поцелуя дождусь?

Дождалась того, что Шумского словно с цепи сорвало. Заметался руками по жаркому телу ее, едва летник на ней не располосовал. Поцелуи сыпались, что горох, жгли пьяной страстью. С того безумия оба и не поняли, как на лавке оказались, будто швырнуло туда.

И слова не сказать, да что там, вспомнить бы, как говорить надо! Ласки и не ласки вовсе, а казнь сладкая. Андрей в пылу сжимал рыжую сильно, крепко, следы оставлял на белой гладкой коже. Она сама отвечала едва ли не сильнее.

Лавка-то сдюжила, крепкой оказалась, видать холопы на совесть сработали. О том оба уже смеялись, когда вздохнули и думать смогли снова. Андрей целовал, да стягивал с ножки сапожок, что остался на Аришке одиноко — остальные-то одежки ободрал, да раскидал по полу.

Аринка — одна коса распущена, вторая еле держится — никогда еще не виделась Шумскому такой-то красивой. Горячая, отзывчивая на ласки — погибель сладкая.

— Ариша, как ты бусы-то спрятала? — Андрей ласкал грудь белую, видел подарок свой сердечный, — Как Житяниха проглядела?

— Заболтала я ее, Андрюш, отвлекла, а сама бусы навесила и под летник спрятала. Не могу расстаться с ними, хоть режь, — вздыхала Аринка, радуясь бесстыдно мужниной любви.

— Мне подарок сделаешь, золотая? — спросил, а ответить-то не дал, залепил губы жарким поцелуем.

— Все, что попросишь.

— Сына попрошу.

Арина просияла в ответ на его слова, улыбнулась.

— Подарю, любый. Подарю… — и снова омут сладкий, откуль токмо силы брались…

Уже много погодя, опомнились! Холстинку-то не повесили в окно, а гости, поди, ждали. Шумской ножом себя и порезал чуть выше запястья, обагрил кровью обрядную ткань, да и вывесил за ставенку.

Со двора гул, крики, хохот! Дёмкин голос громче всякого — орал, что надоть еще бочку с бражкой катить ради такого-то дела.

Андрей с Аришкой тех криков и не слышали…

Уж под утро, когда золотая уснула, прижавшись тесно с мужу, Андрей вошел в разум и упёрся взглядом в икону, что в углу висела. Задумался и о бренном, и о высоком. Молвил мысленно благодарность Всевышнему за все скопом: за Арину, за жизнь, за счастье.

Ариша во сне трепыхнулась, положила маленькую ладошку на грудь к Андрею, и он понял сей миг, разумел и принял простое — вот тут она, душа его, горит ясно и ярко под малой ручкой, трепещет и живет для того, чтобы вот эта рыжая невеличка была счастлива с ним вовек, давала жизнь и ему самому, а вслед за сим и сыну, что обещала подарить.

Вот так-то…

От автора:

Свадьба — вариантов обрядов на венчание очень много. Автор выбрал тот, который понравился более всего. В этот день обоз с невестой и ее родными приезжал к воротам дома жениха, а уж оттуда все шли в церковь на венчание.

Куст калины — на Руси свадебным деревом считался калиновый куст. Наши предки играли свадьбы, как правило, осенью, когда был уже собран урожай, а все летние работы, связанные с землей, завершались. К этому времени калина покрывалась гроздьями ярких ягод, которые были способны украсить свадьбу. Автор не уверен, что рприносили огромный куст. Вероятно, небольшой. Потом его сажали в землю. Это один из вариантов.

«Удержать гостей» — Андрей имеет в виду проводы молодых в ложницу. Гости пьяные и веселые не отказывали себе в удовольствии провожать молодых долго и со вкусом. Иные и в ложницу лезли, смотреть, как улягутся. Повинность дружки жениха — не пускать наглецов.

«Крикну вести» — объявить, что молодых пора провожать опочивать.

"…окрутившие косы" — после свадьбы девушка уже не могла плести одну косу. Волосы разделяли на две части и плели две, что означало пару. Косы туго окручивали вокруг головы и прятали под кику. С того и пошло — окрутить, значит, поженить, соединить.

Эпилог

Два месяца спустя после свадьбы Андрея и Арины.

— Зверюка… Змеища с косищей… — Дёмка злился, бубнил себе под нос.

Ехал к Шумским, знал, что в их дому найдутся уши какие нето, чтобы в них печаль свою излить. Тронулся с Буйносовского подворья ранёхонько, с солнышком. Вечор снега пали, так лес-то и укрылся белым, украсился. По легкому морозцу ехать-то ой как весело. Кони парком исходят, щеки покалывает, захочешь, а не соскучишься. А вот боярич в злобе, не до веселья ему, чубатому.