Жаклин Мартен - Сорвать розу
– О, сэр, мистер Аш, доктор, если вы… Извините, – задыхаясь произнесла она, – но необходимо было остановить вас. Это чудо, что мне попался фургон с именем на нем. – Покачнувшись, девочка сделала реверанс. – Прошу прощения, сэр, меня зовут Энни Эндрюс, и вы очень нужны моей маме – у нее преждевременные роды, а акушерки нет дома. Эли протянул ей руку. – Прыгай сюда, малышка, и показывай, куда ехать.
Несколько минут спустя, повернув на узкую пыльную дорогу, Эли спросил:
– Сколько лет твоей маме, Энни? Она была озадачена.
– Точно не знаю, сэр, но… – Она начала считать на пальцах. – Помню, ей было семнадцать, когда она вышла замуж за папу, и на днях упомянула, что я родилась через девять месяцев после замужества, а мне будет четырнадцать в следующем январе. Значит, ей, – она немножко помолчала, заканчивая подсчеты в уме, – наверно, тридцать один, а может, тридцать два.
– А есть другие дети, кроме тебя?
– Другие дети… – Энни звонко рассмеялась. – Бог вас спаси, сэр доктор, кроме меня – еще семь, это только те, которые выжили: у мамы было два выкидыша, насколько я знаю, а Мэри умерла от воспаления, Томми – от кори. – Губы Эли поджались, и девочка спросила робко: – Я что-нибудь сказала не так, что вы рассердились, сэр?
– Нет, Энни, конечно, нет.
– Вы выглядели ужасно разозленным.
– Только из-за собственных мыслей, Энни.
Он не мог объяснить четырнадцатилетней девочке, что взбешен до крайности отвратительным обращением с человеческим существом – ее матерью. Женщина, которой не более тридцати двух, выносила одиннадцать – а может, и больше – детей за пятнадцать лет замужества.
Когда фургон подъехал к унылому серому каркасному дому, оттуда высыпали дети, одетые в одинаково бесцветную, не по росту сшитую из грубой шерстяной ткани одежду; у некоторых на ногах были незашнурованные стоптанные башмаки, но большинство обходилось без них.
Появился также мужчина, и Энни, спрыгнув с фургона, возбужденно рассказывала ему:
– Акушерки нет дома, па, и я нашла этого фургонного доктора – он согласился помочь.
Отец Энни нервно прокашлялся, увидев, что Эли достает из фургона ящик с медицинскими инструментами и бутылку рома.
– У меня не хватит денег рассчитаться с вами, но…
– Вам не надо будет платить, – резко ответил Эли. – Я пришел из сострадания к этой маленькой девочке. Пожалуйста, проведите меня к жене.
Эли последовал за мужчиной в маленькую заднюю комнату, где тот обратился к стонущей, корчившейся от боли женщине, лежащей на большой кровати.
– Посмотри, кого я привел к тебе, Сара, настоящего живого доктора.
Женщина посмотрела на Эли, как побитое животное, тупым, безнадежным, наполненным болью взглядом.
– Большое спасибо, сэр, за то, что вы пришли, – удалось выдохнуть ей. Крепко ухватившись за полотняные полосы, привязанные к спинке кровати, она хрипло закричала.
Эли быстро отвернул изношенное одеяло, затем пожелтевшую простыню. Но как только наклонился, намереваясь поднять ее фланелевую ночную рубашку, мистер Эндрюс схватил его за руку.
– Нельзя это делать без присутствия женщины, – изрек он возмущенно. – Так не пойдет.
Эли яростно выругался по-немецки.
– А как, черт возьми, можно помочь ей, мужчина? – закричал он.
– Так не годится.
– Тогда, ради Бога, приведите сюда Энни, она почти женщина. – И так как мужчина колебался, он жестко добавил: – Чего вам больше хочется – жену скромную или живую?
Мужчина подошел к двери спальни и громко позвал Энни, которая прибежала с бледным испуганным видом.
– Энни, нужна твоя помощь. Слушай внимательно. Пойди на кухню, закатай рукава и протри кисти рук щеткой, затем вымой мылом и горячей водой, после этого принеси сюда мыла, горячей воды и пару чистых фартуков, если они у вас есть.
Прежде чем выбежать, Энни бросила испуганный взгляд на мать. Вернувшись в считанные минуты, протянула фартуки Эли.
– Надень этот, – велел ей Эли, завязывая на себе другой, больший размером.
– Осторожнее с водой, сэр доктор. Это кипяток.
– Чем горячей, тем лучше, – проворчал Эли, тщательно намыливаясь. – А теперь, мистер Эндрюс, – сказал он, закончив мыться и вылив на руки, свои и Энни, немного рома, – станьте у изголовья кровати и помогайте жене любым способом – разговаривайте, разрешите сжимать ваши руки, но только смотрите на нее, не на нас. Энни, ты стань напротив меня и исполняй то, что буду говорить тебе, только быстро. Подсунь руки вот сюда… хорошо… приподними ее… подержи так еще немного.
– Что вы делаете, док? – спросила Энни, больше изумленная, чем смущенная.
– Разворачиваю ребенка – хочет родиться, но немного запутался, не зная, как это сделать.
Мать снова пронзительно закричала.
– Все идет хорошо, миссис Эндрюс, и уже недолго осталось.
Действительно, прошло совсем немного времени, и на свет появился худенький маленький мальчик с густой копной черных волос, выражая свое возмущение всем происходящим таким громким криком, что Эли не пришлось шлепать его по крошечным ягодицам.
Энни широко открытыми глазами следила за тем, как доктор вылил немного рома на нож, прежде чем обрезать пуповину, а затем снова на руки, уделяя внимание роженице, которая в это время укутывала младенца.
– Родился прекрасный мальчик, миссис Эндрюс, но вас будет немножко лихорадить, поэтому не поднимайтесь слишком рано. Рекомендую полежать в постели дней пять-шесть.
Она с большим усилием открыла безжизненные глаза и прошептала:
– Очень обязана вам, сэр.
– Здоровый мальчик, – сказал Эли фермеру, когда мать уснула, а мужчины вернулись в кухню, – но желательно, чтобы он был последним – вашей жене нельзя больше рожать, мистер Эндрюс.
Фермер посмотрел на него смущенно.
– Только Бог может решить это.
– Но это вы, а не Бог ложитесь в постель со своей женой, мистер Эндрюс.
– Вы хотите сказать, что мне нельзя ложиться в постель с собственной женой, ее законному мужу?
– Я говорю о том, что, если хотите, чтобы она осталась жива, должны спать с ней так, чтобы не появлялись дети.
– Послушайте, док, я не говорю, что не благодарен вам за то, что спасли Сару и мальчика, но какое у вас право приходить к человеку в дом и говорить, что у него нет права получать удовлетворение от собственной женщины в любое время, когда захочется?
Вздохнув и пожав плечами, понимая, что все, что ни скажет, ничего не изменит, Эли вышел из дома. Было прохладно, на землю падали хлопья снега. Надо найти какую-нибудь крышу над головой, решил он, но пусть будет все проклято, если остановится на ночь здесь – лучше в фургоне.
Раздав сладкие витамины окружившим его обрадованным детям, он расспросил старшего из них о гостинице.
