Александра Соколова - Царский каприз
— Это для меня последний вопрос. Я деньгам никакого значения не придаю!..
— Напрасно, совершенно напрасно! Деньги — большая сила!.. Вот я, например. Разве так сложилась бы моя карьера, если бы маман была щедрее и давала мне больше средств?.. У меня давно и вензеля были бы, и «флигель» из меня вышел бы всей гвардии на славу!.. А теперь что я?.. Ну, да вы, конечно, поможете мне?
При последнем слове Софья Карловна подняла на него удивленный взгляд и спросила:
— Помогу? Как и чем именно?
— Как? Конечно, деньгами! Ведь вы получили много? — не унимался князь, видимо, давно готовясь к этому разговору и порешив разом исчерпать весь заготовленный материал.
— Да, у меня денег много! — как-то растерянно произнесла Софья Карловна, совершенно теряясь перед его заявлениями.
— Ну вот видите!.. А у меня так ровно ничего нет, и нет никакой надежды получить хоть что-либо от маман, так что, сколько мне удастся получить от вас, при том я и останусь!..
— А сколько именно вам нужно? — спросила княгиня.
— Да чем больше, тем лучше! — расхохотался Несвицкий, и смело приступил к выяснению суммы, не скупясь ни на доводы, ни на подсчеты, ни на просьбы.
Эта своеобразная беседа кончилась тем, что княгиня на словах обязалась выдать мужу довольно крупную сумму в тот день, когда она получит на руки полный развод, дополненный его распиской в том, что он навсегда отказывается от права под каким бы то ни было предлогом переступать порог ее дома.
— Видите, какая вы злая! — неловко пошутил он, но все предварительные бумаги подписал, веря жене на слово.
Развод шел быстро и успешно, и к концу года княгиня, от которой все прежние знакомые мало-помалу отходили и которая в числе своих неизменных друзей еще сохраняла лишь некоторых из товарищей мужа, переходила одна в богатую квартиру, нанятую на Большой Морской в доме Руадзе и обставленную с необычайной роскошью.
И размер квартиры, и аристократический квартал, в котором она помещалась, объяснялись тем, что она была не только выбрана Бетанкуром, но даже и нанята на его имя, на чем особенно сильно настаивала княгиня.
— Тебе неловко будет жить у меня, как будто ты на мои деньги живешь! — краснея проговорила она. — Да ведь все равно не в нынешнем, так в будущем году мы сумеем добиться того, чтобы нас обвенчали!
Он недоверчиво покачал головой, а затем произнес:
— Государь не позволит!
— А ему что за дело? Чем же ему наше счастье может помешать?..
— Есть вещи, которых император Николай Павлович ни забыть, ни простить не может!
Софья Карловна весело рассмеялась, а затем, крепко и страстно прижимаясь к Бетанкуру, сказала:
— Оставь! Это — древняя история!
Жизнь, открывшаяся перед Несвицкой, была сплошным волшебным сном. Она сама не могла поверить полноте своего счастья, и, как строго раньше хранила в душе священный огонь своей горячей, преданной, беззаветной страсти к Бетанкуру, так же полно отдавалась ей теперь, еще преданнее и восторженнее любя его.
«Молодые», как шутливо все называли Бетанкура и Несвицкую, решили, проведя лето в окрестностях Петербурга, на зиму уехать за границу.
Однако последнее решение сопряжено было с формальностями и затруднениями, о которых в настоящее время никто не имеет понятия.
В то далекое время заграничные паспорта выдавались не иначе как с личного разрешения самого государя, и вообще во многих отношениях являлись вещью почти недоступной.
Для получения заграничного паспорта было необходимо особое прошение, которое и представлялось самому государю, и только с его личного разрешения получали право заграничной поездки, и то не иначе как со строго определенным сроком отсутствия за пределами России.
Государь зорко следил за всеми выражавшими желание уехать за границу, старался проникнуть в цель подобных поездок и нередко делал довольно оригинальные отметки на прошениях, представляемых на личное его разрешение.
Так, всем памятен тот случай, когда сын одного из петербургских богачей, Яковлев, только что окончивший курс в университете со степенью действительного студента, подал прошение о разрешении ему заграничной поездки и подписался: «Действительный студент Яковлев». Государь по прочтении этого прошения и по наведении некоторых справок о личности просителя собственноручно написал наверху: «Действительно, незачем».
На прошение, поданное княгиней Несвицкой, было дано немедленное разрешение, что же касается Бетанкура, то ему прямо было заявлено военным министром, что о нем даже доклад состояться не может, потому что не далее как за несколько дней перед тем государь высказал положительное желание, чтобы лица, состоящие на военной службе, как можно реже и исключительно только в случаях серьезной болезни выезжали из пределов России. Император находил такие отлучки несовместимыми с обязанностями службы, и спорить с ним и доказывать ему противное, конечно, никто не осмелился бы — слишком хорошо были знакомы всем неподатливый нрав государя и его нелюбовь ко всякого рода возражениям и указаниям.
Само собою разумеется, что и княгиня Софья Карловна при этих условиях отказалась от всякой мысли о заграничной поездке. Впрочем, ей было нетрудно сделать это. Помимо невозможности даже подумать о разлуке с горячо любимым «мужем», как она всегда называла Бетанкура, она в это время почувствовала себя матерью, и это сознание наполнило ее новым, незнакомым ей восторгом.
Софья Карловна всегда горячо желала иметь детей и даже не раз громко сознавалась, что если бы ее брак с Несвицким не был бездетен, то и с ним она примирилась бы, и никогда не оставила бы отца своего ребенка.
Теперь она ожидала ребенка от горячо, беззаветно любимого ею человека!.. Да это был рай на земле!..
Она долго не решалась сообщить об этом своему дорогому «мужу». Она боялась, что ошибается и рискует таким образом нанести горькое разочарование и ему, и себе. Но, когда после совещания с опытным медиком уже не осталось сомнения в счастливой действительности ее положения, ее охватила такая глубокая, такая полная и невыразимая радость, что она, оставшись одна с Бетанкуром и пряча свое красивое личико у него на груди, едва могла среди охватившего ее волнения поведать ему свою большую, могучую радость.
Он принял это известие без восторга. Напротив, оно как будто даже испугало его в первую минуту; но затем он крепко обнял Софью Карловну, просил беречься и на ее замечание, что он как будто не рад своей роли отца, шутя ответил, что это происходит оттого, что эта роль не из его репертуара и что он в ней является дебютантом.
