Барбара Картленд - Черная пантера

Незадолго до приезда я написала родителям и, рассказав, какая у нас напряженная жизнь в Лондоне, попросила их не устраивать больших приемов в нашу честь, в особенности, в первый вечер. Поэтому ужинали мы вчетвером. Кухарка превзошла себя, приготовленные ею блюда были столь же изысканы, сколь старое виноградное вино, которое отец достал из погреба.

Перед ужином я надела одно из своих новых платьев, и когда я спускалась по широкой дубовой лестнице, я поняла, что оно создано именно для такого дома, а не для лондонских особняков с тесными лифтами. В один прекрасный день, подумала я, точно так же я буду ступать по широкой лестнице с резными перилами в Лонгморе, спускаясь навстречу, к примеру, членам королевской семьи, — я стану хозяйкой, которая будет принимать сотни гостей. И почему-то мне стало страшно. Я вспомнила наш сегодняшний разговор с Элизабет. Может, она была права, когда уговаривала меня не выходить замуж за Филиппа при нынешней ситуации? Неужели я своими руками готовлю себе несчастную жизнь?

Во время ужина и после него я наблюдала за родителями. Как же идеально они дополняют друг друга, насколько полное у них взаимопонимание. Часто им было достаточно мельком взглянуть друг на друга, чтобы выразить свои мысли. В отличие от них, мы с Филиппом были очень далеки. Пока нас разделяет его любовь к давно ушедшей женщине, между нами не может промелькнуть ни понимающая улыбка, ни мимолетный взгляд, которых достаточно, чтобы почувствовать поддержку.

Папа принялся рассуждать о политике. Я встала и через открытые стеклянные двери вышла в сад.

Я медленно брела по зеленой лужайке к пруду. Еще не стемнело. Бледный сумеречный свет превратил все вокруг в пейзаж из сказки или романа. Мне были видны восковые лепестки лилий, четко выделявшиеся на фоне зеленых плоских листьев. То тут, то там раздавался всплеск — это лягушки спрыгивали в спокойную воду. Вокруг царили тишина и покой. У меня возникло впечатление, будто мир на мгновение застыл в ожидании какого-то грандиозного события, которое произойдет со мной.

Я не удивилась, когда, повернувшись, увидела направляющегося ко мне Филиппа. Я стояла и ждала его приближения; мое сердце учащенно билось. Он молча подошел и встал рядом со мной. И я поняла, что хочу почувствовать, как меня обнимают его сильные руки, как его губы ищут моих губ, хочу, чтобы он целовал меня так же страстно, как в тот вечер, когда мы стояли у окна в Чеддей Хаусе. Не вполне отдавая себе отчет в своих действиях, я шагнула к нему.

— Филипп, — проговорила я. Я дотронулась до его локтя. Я почувствовала, что дрожу, что меня охватывает жаркое пламя.

— Как же здесь прекрасно, — сказал он.

— Ты действительно так думаешь? Мой голос снизился почти до шепота. Я подняла на него глаза, мои губы приоткрылись. Я чувствовала, что он должен знать, должен понять, какие эмоции бушуют во мне.

— Лин! — глухо проговорил он. Его голос прозвучал на удивление громко в царившей вокруг нас сказочной тишине. — Ты уверена?

— Уверена? — переспросила я.

— Что хочешь выйти за меня замуж?

По моему телу прошла дрожь; мне показалось, что на меня дохнуло холодом, что ледяной ветер отнял у меня тепло и потушил снедавший меня пожар.

— Тогда почему же, по твоему мнению, я приняла твое предложение? — спросила я.

Он повернулся ко мне. Я догадалась, что он пытается сквозь ночной сумрак заглянуть мне в глаза. Он не ответил, но я знала, о чем он думает: он старался решить для себя, почему я сказала «да»— потому, что его высокое общественное положение давало мне огромные преимущества и открывало передо мной необозримые возможности, о которых мечтает любая женщина, или потому, что я действительно — и этого он боялся — люблю его. Он считал меня слишком юной и неопытной девушкой, для которой преимущества подобного замужества будут иметь решающее значение и которая, ослепленная открывающейся перед ней перспективой, не заметит его равнодушия. Но сейчас впервые он засомневался в правильности своего вывода. Он должен знать, что я от него хочу, он должен знать, какую страсть вызывает во мне. И все же он не был до конца уверен в себе, он колебался, его охватывал некоторый страх и стыд от того, что он пошел на подобную сделку.

«Почему я так хорошо понимаю его?»— спросила я себя.

Иногда я так четко представляла, о чем он думает, как будто это были мои собственные мысли. Меня спасала моя интуиция, которая управляла моими чувствами и охлаждала мой пыл. Мне хотелось во всеуслышание кричать о своей страсти, броситься в его объятия, молить его о любви, попытаться заставить его дать мне то, что был не в силах дать. Но вместо этого я, успокоившись и отдалившись от него, сказала:

— Почему сегодня ты так серьезен? Я так счастлива, что оказалась дома. Надеюсь, ты не будешь портить мою встречу с родными местами?

Я знала, что мой голос звучит спокойно и размеренно. Я нашла в себе силы побороть дрожь, которая все время грозила вырваться наружу. Сжав кулаки так, что ногти впились в ладони, я заставила свое сердце биться ровно. Мне так хотелось в это мгновение прикоснуться к Филиппу, что я боялась поднять на него глаза.

— Здесь холодно. Может, пойдем в дом? — предложила я.

Я поняла, что мои слова принесли ему облегчение, и все же он чувствовал себя неловко, его все еще охватывал страх перед той силой чувства, которую он только что обнаружил во мне.

— Расскажи, что ты думаешь о папе и маме, — проговорила я, когда мы двинулись к дому. — Одно мне ясно — ты навсегда покорил их.

— Они очаровательны, — вежливо проговорил он, думая о чем-то другом.

— Жаль, что не было Дэвида и что ты с ним не познакомился, — продолжала я. — Он очень похож на папу — такой же представительный и высокий. Мужчина должен быть высоким, правда?

Продолжая болтать о ничего не значащих вещах, я почувствовала, что мои щеки перестали гореть и сердце забилось ровнее. Мы вернулись в дом через дверь в гостиной. Мама встретила нас приветливой улыбкой. Я знала, что она решила, будто мы воспользовались возможностью уединиться в укромном уголке сада и отдаться радости поцелуя — ведь именно к этому стремятся все влюбленные.

«Она даже не подозревает о том, что происходит на самом деле», — с горечью подумала я.

Я подошла к пианино. Играла я не очень хорошо, так как у меня никогда не было опытного педагога, однако мне удалось выучить несколько классических произведений, к тому же я импровизировала вполне приемлемо для того, чтобы сделать свою игру приятным фоном для беседы. Я играла с полчаса, пока не настало время идти спать. На Филиппа я не смотрела, хотя знала, что он не раз бросал на меня озадаченные взгляды.