Жюльетта Бенцони - Узник в маске
— Объявить о вашем приходе? — осведомилась у Сильви Мотвиль, кладя руку на дверной набалдашник.
— Нет, милая, это бесполезно. Не хочу больше ничего слышать. Зачем понапрасну терять время? Между прочим, вам известно, что получила эта женщина за свои труды?
— Полагаю, пенсию, а также — и это главное! — должность для своего Лега. Он очень старался понравиться суперинтенданту, но напрасно, тот знал ему цену.
Сильви возвратилась к себе в полном унынии. Только что услышанное не слишком ее удивило. Всю жизнь она наблюдала, как Анна Австрийская предает одного за другим возлюбленных и верных слуг, Франсуа де Бофора, Ла Порта, Мари де Отфор, Сен-Мара, Франсуа де Ту — двух последних она вообще отдала в лапы палачей, да хотя бы ту же Шевре, которую сначала возвратили из долгой ссылки, а потом отодвинули в сторону, как отслужившую свое мебель; она, правда, сумела всплыть еще раз, переполненная ядом. Кольбер, упрямо добивающийся своей цели — устранения соперника, быстро смекнул, какую сторону выгоднее принять… Все это выглядело сплошной низостью. Увы, служба при дворе позволяла лицезреть и не такое… Приходилось сожалеть, что Анна Австрийская не вышла замуж за своего деверя, с которым легко нашла бы общий язык.
Приминая атласными туфельками траву лужайки, она спугнула ужа и остановилась, наблюдая, как тварь ползет к воде. Символичная встреча! В гербе Кольбера присутствовал уж, хотя уместнее было бы поместить там гадюку, а в гербе Фуке — белка. В жизни ползучий гад заманил в ловушку любительницу попрыгать с ветки на ветку в высокой кроне и теперь душил ее, прежде чем заглотнуть…
Чувствуя, что вот-вот расплачется, Сильви поспешно вернулась домой. У нее уже созрело решение просить отпуск. Предстояло разузнать, что происходит с женой и детьми пленника, с его близкими друзьями, многие из которых были дружны и с ней; эту обязанность она собиралась возложить на Персеваля. Она уже предвидела, что за многих придется хлопотать…
Мария-Терезия, добрая душа, с готовностью отпустила ее, хоть и просила не уезжать надолго. Сюзанна де Навай сжала ей руку, ничего не сказав. Она-то знала, как Сильви сочувствует участи тех, кого любит, и с радостью стала бы действовать с ней заодно, но о том, чтобы оставить королеву на растерзание госпожи де Бетюн и Олимпии де Суассон, не могло идти и речи. Бедняжке надо было обеспечить хотя бы спокойную беременность.
Вскоре стало известно, что госпожа Фуке сослана в Лимож, госпожа дю Плесси-Бельер — в Монбризон, брагья Никола, архиепископ Нарбонский и аббат Базиль, — неведомо куда, брат епископ Агдский — в свое епископство. Дома Фуке подверглись тщательному обыску, особенно дом в Сен-Манде, где обыском руководил, не имея на то права, сам Кольбер; все имения, в особенности в Во-ле-Виконт, были опечатаны. Из особняка на улице Нев-де-Пти-Шам бесцеремонно выставили детей Фуке, младшему из которых было всего два месяца; несчастные оказались бы на улице, если бы друг семьи не переправил их к бабке…
Одновременно из тюрем выпустили людей, которых туда заточил — по разным причинам, но чаще за дело — суперинтендант. Об этом, впрочем, Сильви узнала позже, только когда спустя две недели после начала драмы перед ней предстал убитый горем аббат Резини с ужасной вестью:
Филипп, его ученик, был похищен, когда собирал вместе со сверстниками орехи в глубине парка. Один из конных похитителей — всего их было пятеро — крикнул аббату, не имевшему сил им помешать:
— Передай своей хозяйке, что опасно швырять в застенок друзей господина Кольбера, тем более для дружков Фуке!
Мать быстро взяла себя в руки, не поддавшись горю. В ней проснулась львица. Было велено привести лошадей.
— Что у вас на уме? — спросил напуганный Персеваль. — Собираетесь воевать с Кольбером?
— Герцогиня де Фонсом не уступает негодяям! Я пойду к королю!
— Иными словами, собираетесь мчаться в Фонтенбло? Я с вами! По крайней мере, будет кому засвидетельствовать ваш уход, если вас там же возьмут под стражу. Поезжайте с нами, аббат, ведь вы — свидетель похищения.
С этими словами Персеваль де Рагнель поспешил за саквояжем, который он, как человек предусмотрительный, всегда держал наготове.
6. ФРАНСУА
Подав руку королеве, король вышел из часовни, где чета слушала мессу, и прошествовал между двумя рядами почтительно склонившихся придворных. Внезапно перед ним выросла бледная красавица в трауре, без всяких украшений. Низко поклонившись, женщина обратилась к королю достаточно громко, чтобы ее услышали все присутствующие: — Требую перед богом справедливости короля! Один он в силах принудить похитителей вернуть мне сына!
Людовик XIV скривился, прищурился, но тут же выпустил руку королевы, чтобы помочь Сильви подняться. Придворные восхищенно зашептались.
— Что вы такое говорите, герцогиня? Ваш сын похищен?
— Да, государь, вчера, в родовом имении Фонсомов, на глазах у его наставника аббата Резини, присутствующего здесь.
— Откуда вам известно, кто совершил эту подлость? Обычно такие люди не страдают хвастливостью.
— Эти не видели необходимости таиться. Их главарь назвался другом господина Кольбера, наказывающего сторонницу господина Фуке.
Лицо короля окаменело, взгляд сделался жестким, губы неприязненно сжались.
— Вот как! — только и вымолвил он. После длительной паузы последовали слова: — Я веду королеву в ее покои. Ступайте в мой кабинет. И вы, аббат!
— И я, если будет позволено вашим величеством. — Раздвинув толпу могучим плечом, Франсуа де Бофор встал рядом с Сильви.
Король гневно сверкнул глазами.
— Господин де Бофор? При чем тут вы, соблаговолите объяснить? Если по праву детской дружбы, то этого слишком мало…
— Госпожа де Фонсом, как вашему величеству известно, меня ненавидит, но я убил на дуэли отца похищенного мальчика и считаю себя вправе помогать ему, раз из-за меня он лишен самого сильного защитника.
— Что ж, это справедливо. Но только если не возражает герцогиня.
Сильви не колебалась ни секунды. Как ни велико было ее горе, она почувствовала воодушевление, ведь за сына вступился родной отец! Конечно, это заступничество небезопасно, будучи другом Фуке, Бофор мог выглядеть в глазах Людовика XIV виновным. Присоединяясь к ней в наступлении на Кольбера, он рисковал своей свободой.
— Я согласна, государь.
— Тогда ступайте. Вашу руку, мадам, — обратился король к супруге, ничего не понявшей, но взволнованной трауром Сильви.
Франсуа не посмел подать руку женщине, которую продолжал любить без всякой надежды на взаимность, однако его взгляд успокоил ее, и они молча зашагали бок о бок следом за сине-золотым шлейфом Марии-Терезии.
