Лючано Де Крешенцо - Елена, любовь моя, Елена!
– Мне ведомо, дорогая, как ты страдала, и с того дня я всеми силами души возненавидел Пелея, хотя порой, к собственному своему удивлению, даже завидую ему, – признался неисправимый волокита Гефест.
– У нас родился прелестный ребенок, которого я нарекла Ахиллом, – сказала Фетида, начав свой рассказ, пожалуй, слишком издалека. – Едва малыш научился ходить, я отнесла его на гору Пелион и доверила заботам Хирона, который мог дать ему все полезные знания. Добрый кентавр вскормил его костным мозгом льва и медвежьим жиром, и ребенок вскоре стал таким сильным, что уже в шесть лет убил своего первого вепря. Но Калхант предсказал, что сын мой погибнет в сражении. И я, чтобы не пустить Ахилла на войну сменила ему имя и, переодев в женское платье, спрятала его среди дочерей царя Ликомеда.
– Мне эта история известна, – прервал ее Гефест, – но слышал я, что сам Ахилл рвался в битву против Трои.
Признаюсь, Фатум спросил его, какая жизнь ему больше по душе – долгая и скучная или короткая, но славная…
– …И Ахилл выбрал славу, – заключил Гефест.
– Совершенно верно. Но сейчас он находится в Троаде и предается отчаянию, ибо Гектор, сын Приама, убил самого близкого его друга, а враги похитили его оружие – дар богов его отцу.
– Твоему горю можно помочь, о моя милая Фетида, – утешил ее искусный мастер. – Сейчас я выкую для Ахилла новое оружие и доспехи – еще более прочные и прекрасные, чем те, что боги подарили на свадьбу Пелею. Если бы я мог отвести от него смертельную опасность, я и это сделал бы с радостью, но, поскольку я не наделен такой силой, пусть хоть доспехи Ахилла будут достойны его доблести.
Прежде чем приступить к работе, хромоногий бог схватил лемносскую губку и отер ею пот со лба и косматой груди. Служанки поднесли ему серебряный ящик, из которого он вынул золотые щипцы и молот. Удары молота разнеслись под бронзовыми сводами, как колокольный звон, и чем сильнее стучал бог по наковальне, тем светлее и радостнее становилось его лицо. А механические девы носились взад-вперед по кузнице: раздували мехи, раскаляли горны, плавили олово в тиглях, выливали в формы золото и серебро.
Первым делом бог огня принялся за щит: он сделал его пятислойным – два слоя из бронзы, два – из меди и один – из золота. Рисунки на центральном круге изображали Вселенную – с солнцем, луной, морем, небом, землей и созвездиями. Звезды Большой Медведицы располагались вокруг большой звезды (не Полярной ли?), которая «единая чуждается мыться в волнах Океана»[86]), то есть одна из всех никогда не скрывается за горизонтом. Затем Гефест изобразил на щите сцены из жизни двух городов: одного – мирного, другого – охваченного войной. В первом можно было увидеть брачные пиршества и праздничные шествия; во втором, осажденном, как Троя, в первых рядах нападающих выделялись позолоченные Арес и Афина. В круге, окаймлявшем центральную часть щита, Гефест воспел мирную сельскую жизнь, изобразил пахарей, жнецов и крестьян, собирающих виноградные гроздья. Затем шли сценки из жизни скотоводов – пастухи отражали нападение двух львов на стадо волов; юноши и девушки плясали там перед крестьянским домом. Все это он обрамил широким серебряным ободом, являвшим собой реку Океан.
Когда я был мальчишкой, учеником младших классов гимназии, описания Ахиллова щита привели меня в такой восторг, что я изобразил его на куске картона и подарил учительнице. Она, в свою очередь, передала его директору, и, к великой моей гордости, было решено выставить мой щит в актовом зале. Может, он и до сих пор там?!
Леонтий понимал, что в этот день ему не удастся повидать Ахилла. Да и только ли в этот… Кто знает, как долго придется ждать удобного случая.
Пелид, уткнувшись носом в пыль, лежал ничком на земле у ног убитого Патрокла и предавался отчаянию. Голова его была посыпана пеплом, хитон измазан сажей. Чуть поодаль, в уголке, плакали его друзья – Антилох, Эвдор и Писандр. В глубине шатра громко рыдали рабыни, бия себя кулаками в грудь и царапая до крови лицо.
– О женщины, – промолвил, всхлипывая, Ахилл, – чем зря рвать на себе волосы, омойте лучше тело моего бедного друга, умастите его, изувеченного, елеем, сотрите с него сгустки крови и наполните раны, нанесенные троянскими копьями, растопленным жиром животного, которому минуло девять лет. Только так вы сможете отвратить от тела Патроклова мух и не дать ему зачервиветь.
– Но тело героя сейчас даже целее, чем было при жизни, – успокоила его одна из рабынь. – Должно быть, какая-то богиня посетила нас ночью и наполнила его ноздри нектаром и амброзией.
Ахилл слегка приподнял голову, желая убедиться в правоте слов рабыни, а потом снова стал корить себя:
– О Ахилл, Пелеев сын, и не стыдно тебе оставаться в живых, коли не сумел ты сохранить жизнь любимейшему другу? Где обретался ты, когда Патрокл скрестил оружие одновременно с богом и с двумя смертными? Ты сидел на солнечном бреге, бездельник, и любовался морем! А ведь сам, помнится, клялся отцу Патрокла Менетию защищать его сына от всех напастей и вернуть живым и здоровым в Опунт с подобающими трофеями – рабынями, серебром и золотом! О лживый Ахилл, о клятвопреступник Ахилл!
Голос героя становился все мрачнее. Вдруг он исторг из своей груди такой могучий крик, что его услышали даже Зевс на Олимпе и Фетида на дне морском:
– Патро-о-окл!
«Человек таким голосом кричать не может, нет!» – подумали они.
Воины окружили жилище Ахилла, но никто не осмеливался переступить его порог. Внезапно дверь с грохотом повалилась на землю, и взорам собравшихся предстал охваченный исступлением Ахилл совершенно нагой, с налитыми кровью глазами Мгновение стоял он неподвижно в тени зеленого навеса, потом с отчаянием в глазах, словно безумный, помчался к берегу: в эту минуту он был похож на коня, удирающего от возничего.
– Патро-о-окл! снова вскричал герой, мчась по мелководью и взметая фонтаны брызг.
– Ахилл потерял рассудок! решили испуганные ахейцы. – И может прикончить любого, кто станет у него на пути!
– Но он же голый и безоружный, – заметила одна женщина. – Попытайтесь хотя бы остановить его, пока он не разбился о скалы.
– Безоружный-то он безоружный, но все равно может убить, – возразили ей самые боязливые, стараясь держаться от Ахилла подальше. – Он и голыми руками придушит.
Некоторое время спустя подошли главные вожди: первым явился Аякс Теламонид со своим неизменным другом Тевкром, за ними – Одиссей, Диомед, Менелай, Нестор и, наконец, на колеснице, влекомой парой белоснежных коней, великий Агамемнон, вождь всего греческого воинства. Узнав, что сын Пелея лишился рассудка, он пожелал убедиться в этом самолично. Через несколько минут мнимого безумца окружила сотня вооруженных воинов, чтобы попытаться удержать его. Но тут Ахилл внезапно остановился сам, и на лице его вновь появилось свойственное ему выражение спокойной суровости. Он недоуменно огляделся по сторонам, словно очнувшись от дурного сна, и заговорил своим низким, ровным голосом:
