Елена Арсеньева - Гори, венчальная свеча
Василь с издевкой прохрипел:
– Хорош! Виден среди ложек уполовник!
Мертвая тишина висела над площадью (только столб-смертоносец слабо поскрипывал на вороте – скрип… скрип…), а потому негромкие слова Главача расслышали все.
– Что притих? – не унимался Василь. – Очкур никак лопнул?
Хорунжий побурел, но все же смог совладать со своей яростью и усмехнулся:
– Попусту балабонишь, козаче! Поймал, поймал я тебя, лютого ворога всему Посполитству! Так что Бог мне помог.
– Бог не теля, видит издаля! – посулил Василь. – Но, видать, и впрямь твоя нынче взяла, пане ляше. А стало быть, верши свое ремесло, не медли!
– Ну что ж, коли сам просишь… – захохотал хорунжий, и по его знаку два поляка потащили Василя к столбу.
– Прощайте, панове-товариство! – крикнул он, озирая толпу прощальным взором. Чуть улыбнулся, увидав Волгаря: – Жив уйдешь от ворога, сделай милость, выполни мою последнюю волю: сыщи Дарину и женись на ней, коли она тебе люба, а тому подлюке Славку снеси голову без раздумий за удаль мою загубленную!
– Ниц с того не бендзе![37] Сыщи себе иного душеприказчика! – прервал хорунжий. – И ему, и тебе конец один, только ты поутру сгинешь, а он – ввечеру.
– Коли так… прощай, брате! – обронил Василь.
– Прощай и ты, брате! – еле слышно отозвался Волгарь.
Его крепко держали, чтоб не отворачивался, чтоб смотрел безотрывно на лютую казнь товарища своего. Но кровавая завеса вновь наползла на глаза, и он слышал только крик и плач в толпе селян да еще изредка – короткие, мучительные стоны Василя, которому вспороли живот, зацепили крюком, торчащим из столба, за внутренности, потом, медленно вращая столб, начали вытягивать из запорожца все нутро…
Но ни крика, ни мольбы о пощаде не услышал Волгарь!
Сердце рвалось из его груди, искусал губы, сдерживая рыдания. Ужас, горе, боль вдавили его в землю, в пылающей голове плыли, качались, терзали ее слова старинной песни, которую так любил Василь:
Закряче ворон, степом летючи,Заплаче зозуля, лугом скачучи,Зажахающа орли хыжи,Та все по своїх братах,По буйних товарищах козаках!..
* * *Казнь Василя закончилась, но Леха пока не трогали. Полуденное солнце палило нещадно, а он лежал ничком, весь сотрясаясь от внутреннего озноба, моля Бога ниспослать ему стойкость в ожидании того ужасного мига, когда руки врагов вцепятся в него и потащат к столбу, рядом с которым, наверное, еще лежит мертвый Василь.
Но что это?.. Крики, выстрелы, шум, дробь копыт!
Волгарь приподнялся было, но тут же сильная рука вдавила его в землю и голос, показавшийся знакомым, задыхаясь, проговорил:
– Лежи, а то зацепят невзначай!
И новая волна боя прокатилась над площадью. Шум сей утих не скоро, и Лех снова впал в забытье. Вдруг его приподняли, а потом он почувствовал освежающее прикосновение мокрой холстины к лицу. Вскоре он уже смог разлепить запекшиеся веки и увидел прямо перед собой заплаканную молодичку, которая обмывала его.
Слабо улыбнувшись ей разбитыми губами, Лех перевел взор; рядом стоял черноволосый и черноглазый парубок.
– Ну, хоть ты жив, – проговорил он встревоженно, и Лех неожиданно узнал его голос: именно сей человек шептал ему ночью слова надежды!
– Спаси тебя Бог, брате, – с трудом вымолвил Лех. – Век тебя не забуду… Ты кто же будешь? Турок, болгар?
– Я серб, – ответил юноша, и глаза его сверкнули. – В рабстве турецком был, бежал, к ляхам пошел в наемники, чтобы смерть обмануть, а после и от них ушел. Это я казакам за кордон весть о полоненном Главаче передал, да вот беда…
Он осекся, и Лех, вспомнив, как страшно опоздала подмога, с тоскою понурился. Но тут же вскинул голову, заслышав совсем рядом голос, который считал уже навек умолкнувшим:
– Здрав ли, хлопче?
Лех смотрел, не веря глазам своим.
Не может быть… Быть того не может! Это был Главач – живой, здоровый, крепкий, только бесконечно печальный.
– Василь… – прошептал Лех, – то ты? Слава богу!
– Я не Василь, – произнес запорожец все тем же до слез знакомым голосом. – Я Гриц Главач. Василь был мне братом… А теперь ты мне братом станешь.
– И я! – подхватил молодой серб. – И я тебе стану братом, козаче! Я тоже отныне запорожец!
Его слова долетали до Леха словно бы из неимоверного далека.
Гриц Главач и молодой серб подхватили обессиленного Волгаря, понесли в хату, и последнее, что он видел, был донага раздетый хорунжий, которого мрачные селяне волокли к столбу посреди площади – столбу с воротом и окровавленным крюком.
Долго еще носились над селом его предсмертные вопли, ибо чванливый лях, конечно же, не смог принять казнь с тою доблестью, как принял ее запорожский сотник Василь Главач.
Погиб, погиб Василь! Оставил другу месть в наследство.
Тогда Лех не знал и знать не мог, что дорога мести будет такой дальней и приведет она его не куда-нибудь, а на крымские берега, под стены древней Кафы…
Глава 17
Пороги Днепровские
Все ближе Кафа! Тихо, без всплеска, опускаются в воду весла и так же бесшумно взмывают. Даже люлек не запаливают казаки, чтоб, борони Боже, не заметил сторонний взгляд…
Все громче и громче рокот прибоя. С тяжелым скрежетом сгребает он гальку. От не остывшей еще земли пышет жаром; пряно, сладостно тянет от берега запахом ореховых листьев, туй, лавров, привяленным виноградом, цветущими олеандрами…
Нет, еще рано. Еще не совсем стемнело, не погрузились в сон эти дворцы, эти дома, сады.
– Суши весла! – звучит негромкая команда, и «чайки» замирают на воде.
Ночь мирно опускается на море, на берег. Над мутно-багровым, уже остывающим костром заката сгущается тьма. Призрачно и прекрасно золотится в синеве бледный новорожденный месяц; и высоко над ним мерцает крошечная, еле видимая, но чистая и светлая, будто нечаянная слезинка, звезда.
– Месяц молодой к удаче нам, – пробормотал кто-то из гребцов. – Загадай, чего хочешь: глядишь, сбудется.
Лех улыбнулся невесело. Сбудется ли?.. Уж сколько верст прошел, проплыл Волгарь, чтобы исполнить последнюю волю своего сотника, а чего достиг?
След Славка утерян; след Дарины зыбок, как эта зыбкая тропинка искр, что бежит по волнам к тоненькому месяцу. Где искать ее в огромной, сонной Кафе – один бог знает! Только смутные слухи ведут флотилию «чаек». Слухи и ненависть к крымчакам сжигает вековечная жажда отмщения за позор и неволю земляков и землячек, коих много томится тут по тюрьмам, каменоломням да гаремам. Ведь на то Сечь и существовала, чтобы бороться с мусульманами: из века долг запорожца был выручать из неволи христиан. Сей долг и вел казака Леха Волгаря от сельской площади, где принял мученическую смерть Василь Главач, к самому Черному морю. Что станется дальше?..
