Джулия Грайс - Нежные объятия
– Я… По возможности я предпочитаю обходиться без них. И потом, это платье и без того изумительно. Излишние украшения только сгладят эффект.
– Ерунда. Без роскошного ожерелья вы будете выглядеть раздетой.
Садясь в коляску рядом с Риорданом, Элиза уже решила взять ожерелье и диадему на время у Мальвы. Господи, ну почему мир так устроен, что одна ложь неминуемо влечет за собой другую!
Но прежде чем Элиза успела успокоиться, найдя такой выход из положения, Риордан остановил коляску у небольшого деревянного домика с вывеской «Голдсмит, ювелирные изделия». Здесь временно помещался известный в Чикаго магазин, прежнее здание которого на Лэйк-стрит сгорело и еще не было восстановлено.
Они вошли внутрь. Хозяин, приветливо улыбаясь, кинулся навстречу Риордану, как к старому знакомому.
– Я хочу купить украшения для этой дамы, – сообщил ювелиру Риордан.
Прежде всего их усадили в удобные кресла в кабинете владельца магазина.
– Какие камни вы предпочитаете, мистер Дэниелс? У меня большой выбор. Не откажитесь взглянуть.
Элиза вдруг вышла из себя. Она вскочила и, не обращая внимания на испуганный и удивленный взгляд ювелира, закричала:
– Мне не нужны никакие драгоценности! Вы уже купили мне платье, довольно! Я вам не содержанка! И никогда ею не стану!
– Замолчите. – Риордан насильно усадил ее обратно и как ни в чем не бывало принялся перебирать красные коробочки. – Выкиньте все эти глупости из головы, Элиза. Ожерелье – пустяки. Мне ничего не стоит купить дюжину таких магазинов. Я могу вас осыпать бриллиантами.
– Перестаньте бахвалиться!
– При чем тут бахвальство? Это факт.
– Я не сомневаюсь в бездонности вашего кошелька. Но думается, что все деньги мира не могут окупить грубого обращения с дамой! К тому же ваше хвастовство просто невыносимо. – Заметив, что Риордан, задетый за живое ее отповедью, изменился в лице, Элиза злорадно продолжала: – И то правда, нувориш он и есть нувориш! С французского это переводится как «недавно разбогатевший». Так называют выскочек, которым удалось нахапать много денег, но которые лишены воспитания и умения тратить их скромно и с достоинством.
Элиза замолчала, внезапно испугавшись, что наговорила лишнего. Риордан, не поддаваясь внутренней злобе и желанию нахамить в ответ, спокойно сказал:
– Неужели вы действительно думаете задеть меня подобными высказываниями?
– Я…
– Уверяю вас, за свою жизнь я выслушал немало оскорблений. – Риордан обернулся к ювелиру и, указывая на великолепное ожерелье, сказал: – Я беру это.
– Но, сэр… леди… вероятно, сначала стоит примерить его, надо убедиться…
– Я сказал, что беру его.
Тройная нитка розового жемчуга, перемежающегося крупными бриллиантами на маленьких золотых подвесках, засверкала в руках ювелира, как тысяча солнц. Элиза ахнула от удивления. Это ожерелье стоит целое состояние! Многие тысячи долларов! Дороже, чем весь кирпичный завод Пэтса Огдена!
Она представила себе, как роскошно будет смотреться ожерелье с кремовым вечерним платьем. Потом обернулась к Дэниелсу и не допускающим возражения тоном сказала:
– Ожерелье великолепно. Я с большим удовольствием надену его завтра вечером. Но принять в качестве подарка не могу. Ни одна леди на моем месте не поступила бы иначе. Поэтому послезавтра утром я верну ожерелье обратно.
– Ну что ж, как будет угодно. – Риордан пожал плечами. – Тогда мы берем его напрокат.
Он протянул ювелиру увесистую пачку купюр, явно великоватую для платы за услуги подобного рода, и тот, заметно повеселев, принялся упаковывать украшение в коробочку.
– Вы очень упрямая, гордая женщина, мисс Эмсел, – садясь в коляску, заметил Риордан.
– Я леди, – коротко ответила Элиза.
Всю обратную дорогу они молчали. Элиза снова и снова спрашивала себя, правильно ли она поступила, отказавшись от подарка, который мог бы помочь ей вернуть завод Эмсела. Сомнения терзали ее душу: не ошиблась ли она, подчинившись велению чувства вопреки долгу перед отцом?
Днем уныло сыпал снег, но позже распогодилось, небо посветлело, и, хотя в вечернем воздухе остался сумрачный, влажный туман, жить стало веселее. Отраженный свет окон и фонарей придавал городу сходство с сияющим бриллиантом. Если закрыть глаза на сожженные дотла кварталы, то можно было подумать, что пожара вовсе и не бывало: пепел и запах гари исчезли, воздух стал прозрачен и свеж.
Взволнованная и расстроенная, Элиза откинулась на спинку сиденья роскошного ландо Риордана. Великолепная пара прекрасно подобранных по масти и стати лошадей резво бежала по мостовой. Ливрейный кучер умело управлялся с поводьями, отделанными серебряными бляхами с инициалами Риордана Дэниелса.
Спектакль давали в старом здании оперы, сильно удаленном от центра города и поэтому не пострадавшем при пожаре. До пожара его собирались сносить, но, слава Богу, не снесли, благодаря чему у актеров по-прежнему была крыша над головой, а у их почитателей – возможность лицезреть своих кумиров на сцене.
В этот вечер опера встречала зрителей светом газовых фонарей у подъезда и множеством пестрых афиш, объявляющих о премьере.
Риордан помог Элизе выйти из экипажа и отпустил кучера, который должен был, отогнав ландо в сторону, ожидать окончания спектакля.
Присоединившись к шикарно одетым мужчинам и женщинам, они вошли в театр.
Риордан снял с плеч Элизы дорогую накидку, подбитую мехом, и передал ее гардеробщику вместе со своим пальто и высоким цилиндром. Он наклонился к своей спутнице, восторженно сверкая черными глазами, и прошептал:
– Можете броситься на меня, как разъяренная тигрица, но в этом платье вы великолепны! Вы самая красивая женщина среди всей этой толпы великосветских дам.
– Глупости. Мы только что приехали, еще не все собрались. Уверяю вас, сегодня вечером вы увидите множество красивых женщин и куда интереснее меня.
Говоря все это, Элиза не лукавила, но тем не менее, отдавая должное своей необыкновенной красоте, с гордостью оглядывалась вокруг. Ей давно уже не приходилось бывать в обществе, и она успела позабыть те непередаваемые чувства, которые возникают только в компании богатых, беспечных людей, пребывающих в постоянном стремлении развлекаться и жить в свое удовольствие.
Фойе сверкало позолотой канделябров и зеркал, хрустальные люстры, свисающие с потолка на массивных цепях, разбрасывали вокруг снопы ослепительного света. Откуда-то издалека доносилась какофония настраивающего инструменты оркестра.
– Элиза, вы великолепно выглядите. Мы с вами не виделись целую вечность, – учтиво обратился к Элизе Филип Армуар, высокий мужчина с пышными бакенбардами и подбородком, упирающимся в тугой накрахмаленный воротничок. Армуар сделал свои миллионы на торговле зерном. Он холодно кивнул Дэниелсу, делая вид, будто они едва знакомы, хотя на самом деле их связывали теснейшие деловые отношения.
