Эмине Хелваджи - Наследница Роксоланы
Угрозы от этого служителя не ощущалось, сам тот страха тоже не ощущал. Интерес у него был какой-то слегка раздвоенный: умеренная корысть (ну как же иначе, без нее даже подозрительно!) и искреннее любопытство, тоже довольно умеренное, не жгучее.
Если этот служитель с невинным видом спросит, мол, что за вашак-парс, значит, ошиблась сабля…
– Тебе повезло, эфенди, – кивнул служитель. – Пошли.
– В чем же именно повезло? – ровным голосом поинтересовался Аджарат, впрочем, без возражений последовав за своим провожатым.
– В том, что тебе не придется ждать сутки, – на ходу пожал плечами служитель. – Вчера бы пришлось… Вон в тот шатер, эфенди. Войдешь, сядешь на подушки, подождешь уже там, внутри. Недолго. Только, прости, сперва я сам туда заглянуть должен. Потом выйду и подам знак, что можно. Если действительно можно.
Когда провожатый исчез в шатре, Аджарат оглянулся. Каракалчи, похоже, не заметили ухода: они продолжали спорить. Теперь обсуждался вопрос, можно ли творить намаз при каракале или это харам, потому что Пророк, с одной стороны, запретил есть мясо хищников и даже велел перед молитвой снимать одеяния из их меха, а с другой – по какому-то иному поводу делал исключение для «хищника, обученного человеком» вообще и для кота в частности.
Снова коснулся сабли. Она подтвердила: опасности нет. К сожалению, у нее только на такие вещи чутье, так что есть ли надежда на встречу, Аджарату предстояло узнать самостоятельно.
Служитель, выйдя из шатра, приглашающе махнул рукой, а сам зашагал прочь. Разок обернулся, но и только: корыстный интерес его был удовлетворен (левая рука нежно поглаживает пояс, за которым спрятан явно потяжелевший кошелек), а любопытство действительно оказалось не таким уж жгучим.
Не колеблясь даже доли мгновения, Аджарат вошел. Внутри оказалось светло: белое полотно пропускало солнце, как то делают легкие облака, умеряя безжалостную яркость, но не погружая во мрак.
Опустился на подушки. Шатер был разделен пополам, в дальней половине, за чуть колышущейся портьерой, кто-то ждал. Сабля вновь не видела опасности, но Аджарат ощутил себя… странно.
Маленький, белый, дряхлый песик, ковыляя, показался из-за портьеры, равнодушно приблизился к Аджарату, с полным безразличием обнюхал его и улегся рядом на свою подушечку, обшитую бархатом. Очень необычно было видеть это мирное старое комнатное существо здесь, посреди охотничьего мира, где царили когти и клыки.
– А ты все такой же синеокий, – с грустной задумчивостью произнес кто-то по-роксолански. – Топаз – под цвет глаз…
Портьера отодвинулась.
Аджарат вспомнил и узнал одновременно.
* * *– Что, воин, все прикидываешь, каково тебе будет прорываться с боем? Не тревожься. И без боя уйдешь. Даже мою голову прихватить сможешь, если именно такова твоя цель.
– С женщинами не воюю, госпожа.
– Вот и хорошо. Иначе то-то был бы сюжет для сказителей: отважный воин и верный слуга, сделав вид, что ему безразлична гибель его господина, сумел подобраться к жене главного погубителя этого господина и дочери главной погубительницы, после чего достославно сразил их обеих, ядовитых ехидн. Тем более легко ему это удалось, что их не две, а всего одна.
– Должен ли я повторить то, что сказал недавно, госпожа?
– Да уж как хочешь. – Женщина, чей голос не мог быть голосом его жены Эдже, его Орыси, а потому был понятно чьим голосом, встала со своих подушек; разминая ноги, сделала несколько шагов по шатру.
Сейчас она уже не полностью походила на Орысю: та сохранила девичью стройность – а эту сидячая дворцовая жизнь заставила раздаться в талии и бедрах.
– Был у нас с твоей супругой учитель, – медленно произнесла женщина. – Из стран Доку, восточнее которых уже ничего нет, только Великий Океан. Так вот он рассказывал нам такие истории: как верный… ро… ро-нин годами ведет себя, словно нечистая свинья, словно предатель, – и все в предвкушении того сладостного мига, когда судьба предоставит возможность дотянуться до горла убийцы своего повелителя…
– Я догадываюсь, о ком ты говоришь. Но не для того гнал сюда лошадей трое суток кряду. А для чего – ты знаешь, Встреча Солнца-и-Луны!
– Да уж знаю… – голосом Орыси вздыхает женщина, которую Аджарат сейчас, сам не осознав этого, назвал по-персидски, Михр-и-Мах. Однако все же не может или не хочет перескочить из седла прежней мысли в седло новой: – Не думай, что я перед тобой оправдываюсь, мне это даже и не к лицу. А уж чтобы муж мой или мать моя за что бы то ни было оправдывались – этого разве только сам султан потребовать вправе. Просто сумей понять: борясь за себя и своих, и не такое сделаешь. Чтобы спасти двух юнцов из плена, причем в плен-то они попали как подлинные враги Блистательной Порты… так вот, ради спасения, как оказалось, всего одного из них… знаешь, сколько человек погибло? Людей, меж которых мы с сестрой выросли? Исполнявших свой долг, как они его понимали. Вы – то есть ты один, – того стоили, как сам-то считаешь? Все погибшие тогда, да и ты, спасшийся, стоили вы вместе одного, который тоже погиб в ту ночь, – нашего учителя Доку? Он ведь и вовсе лучший из всех людей, которые бывают…
– Я видел его в ту ночь, – медленно произнес Аджарат. – И наверное, ты права. Но он ведь свой выбор сделал – и выбор этот был в пользу твоей сестры… и нас, двух беглых пленников, но это просто так получилось…
– Вот и мать моя с моим супругом тоже выбор сделали, – сухо ответила Михримах, – в пользу своих детей – и себя самих. Сделали так, как получилось.
Они сидели друг против друга молча, неподвижно, как статуи. Потом старый песик, уже успевший задремать на своей подушке, вдруг громко захрапел, как хрюкнул, – и молчание распалось.
– Так ты знаешь, где мои дети, госпожа?
– Твои дети? – Михримах остро посмотрела на собеседника.
– Дочери. Где мой сын – мне известно. Надеюсь.
– Значит, дочери… Прежде чем я тебе отвечу, ответь мне сам: что ты собираешься делать, если встретишь их?
– Раньше у нас такого и в заводе не было, но – выдеру обеих, ослушниц, так что мне у тебя, госпожа, пожалуй, придется пару вот этих подушек взять, чтобы перед долгой дорогой на седла их приладить. – Аджарат криво усмехнулся. – А потом сразу по седлам и, глаз не спуская, домой отвезу. У меня, уже говорил, тут лошади с собой…
– Не слишком ли много берешь на себя, синеглазый? Ведь о внучке султана говоришь…
– Отцовские права никем не оспариваемы. А внучку султана я ращу с колыбели, дочь султана…
