Катрин (Книги 1-7) - Жюльетта Бенцони
Сражение продолжалось с неубывающей яростью. Мятежники хватали дворян, вязали их и тащили на улицу. Два бунтовщика схватили юношу, совсем мальчика, лет шестнадцати, не больше. Его загораживала от нападающих молоденькая женщина, а юноша осторожно отстранял ее. Несмотря на тяжелое золотисто-коричневое платье, несмотря на высокий рогатый головной убор из белого муслина, было видно, что хорошенькая черноволосая женщина вряд ли намного старше мальчика, которого она защищала. Она плакала, цеплялась за него и умоляла горожан пощадить его. Бунтовщики уже протянули к ней руки, чтобы оторвать от пленника, но тут дофин выхватил шпагу из ножен и одного за другим убил обоих негодяев, готовых дерзнуть и прикоснуться к его супруге. И вновь повернулся к Иоанну Бесстрашному, нацелив на него окровавленную шпагу.
– Вы низки, мой кузен, позволяя бунтовщикам так обращаться с моей женой, а вашей дочерью! Вы разожгли мятеж и не смеете отрицать этого. Я вижу на мятежниках цвета вашего дома! И я запомню вам этот бунт, удача не всегда будет на вашей стороне!
Филипп, граф Шароле, вытащивший шпагу, собираясь бежать на помощь сестре, теперь воспользовался ею, чтобы отвести окровавленную шпагу дофина, нацеленную в грудь отца. Герцог все так же холодно и бесстрастно смотрел прямо перед собой. Он едва заметно пожал плечами.
– Что бы вы ни думали, Луи, но в сложившихся обстоятельствах я бессилен. Обстоятельства сильнее меня, горожане вышли из повиновения. Иначе я спас бы слуг своей дочери.
Охваченная бессильным гневом, Катрин увидела, что бунтовщики все же схватили молодого человека, на защиту которого только что встал дофин. Убив обоих его преследователей, дофин освободил ему дорогу, и юноша бросился к окну, собираясь выскочить в сад, но тут на него набросились три живодера, две патлатые мегеры повисли на плечах. Упав на кровать, маленькая герцогиня безудержно рыдала.
– Спасите его, умоляю вас, отец, спасите его… Только не его, только не Мишеля, он – наш друг…
Герцог бессильно развел руками, и Катрин задохнулась от негодования. Мадам дофина ей очень нравилась, и она с удовольствием помогла бы ей. Этот герцог Бургундский, видно, и впрямь плохой человек, раз не жалеет своей дочери… У графа Шароле даже губы побелели.
Он был женат на сестре дофина, принцессе Мишель, и горе его сестры, жены дофина Маргариты, было ему небезразлично. Но что он мог поделать? За юного пленника взялся сам Кабош со своим приспешником Денизо де Шомоном. Они отогнали от него всех других, связали ему руки за спиной и поставили между собой. Резким движением локтей юноша оттолкнул обоих. Юный Мишель де Монсальви не мог пожаловаться на отсутствие сил и мужества. Мясники отшатнулись на одну короткую секунду, а Монсальви уже успел добежать до герцога Бургундского и стоял перед ним. Его гневный голос перекрывал шум сражения.
– Герцог Бургундский, ты трус, предатель и изменник. Ты позволил осквернить покои своего короля и недостоин теперь носить шпоры рыцаря!
Придя в себя от изумления, Кабош и Денизо грубо подхватили пленника. Они хотели поставить его на колени перед тем, кого он посмел оскорбить. Но Монсальви, несмотря на связанные руки, отбивался с такой львиной отвагой и так успешно лягался, что мясники вынуждены были отступить. Пленник вновь приблизился к Иоанну Бесстрашному, словно хотел ему что-то сказать. Иоанн уже приоткрыл рот, собираясь заговорить первым, но не успел… Все увидели, как он побледнел и поднес к лицу руку, вытирая плевок Монсальви…
Катрин поняла, что молодой человек подписал себе смертный приговор.
– Уведите его! – приказал герцог хрипло. – И делайте с ним что хотите! Всех других пленников отправляйте ко мне в замок, на эту ночь они мои гости. А вы мне еще ответите за своего друга, любезный зять!
Дофин молча отвернулся и стоял, упершись лбом в камин. Маленькая герцогиня рыдала, не желая слушать утешений Филиппа.
– Никогда вам этого не прощу, никогда! – бормотала она сквозь слезы.
Сотоварищи помогли Кабошу и Денизо снова обрести уверенность в себе и вернуть пленника. Все вместе они волокли теперь Монсальви к лестнице.
Катрин, дрожа, вцепилась в руку Ландри.
– Что они с ним сделают?
– Повесят, и, надеюсь, очень скоро! Другого негодяй-арманьяк не заслуживает! Ты же видела! Он осмелился плюнуть в лицо нашему герцогу!
И Ландри присоединился к мощному хору голосов, скандирующих на лестнице: «Смерть ему! Смерть!» Катрин выпустила руку Ландри. Щеки у нее вспыхнули, глаза загорелись.
– Ты мне отвратителен, Ландри Пигасс!
И прежде чем ошеломленный Ландри опомнился, она уже повернулась к нему спиной и исчезла в толпе, которая на секунду потеснилась, пропуская пленника. Катрин бросилась вслед за ним.
Даже под страхом смерти Катрин не смогла бы объяснить, что с ней произошло. Никогда не видела она раньше Мишеля де Монсальви, никогда не слышала его имени, но теперь ей казалось, что они давным-давно знакомы, что он дорог ей, близок, как отец, как сестра Лоиза. В один миг протянулись таинственные, незримые нити и связали юного рыцаря и дочку золотых дел мастера. Связали, да так туго, что больно стало биться сердцу… Катрин знала одно: она пойдет следом за пленником, узнает любой ценой, что с ним станется. Когда мясники вязали его, когда он стоял перед герцогом, она видела его совсем близко в сверкающем ореоле лучей, падающих сквозь витраж. И она почувствовала себя глупой, беспомощной, перед глазами у нее поплыли красные круги, как в тот раз, когда она взглянула прямо на солнце. Неужели мальчик может быть таким красивым?
Да, он был очень красивым, с тонким, чистым, хорошо очерченным лицом. Лицо его могло бы показаться несколько женственным, если бы не энергичный подбородок, сжатый рот и гордые синие глаза, которые не знали, что значит быть опущенными. Коротко остриженные светлые волосы казались надетой на голову золотой шапочкой – стрижка модная в те времена, на которую так удобно надевать шлем. Шелковый лиловый колет с серебряными листьями облегал широкие плечи, а двухцветные серые с серебром облегающие штаны подчеркивали стройность и мускулистость ног привычного к седлу всадника. Со связанными за спиной руками, гордо поднятой головой, ледяным взглядом синих глаз и презрительно оттопыренной нижней губой, он стоял между двумя
