Джудит Айвори - Искусство соблазна
Дворецкий вновь сосредоточил внимание на Эмме. На этот раз он вел себя еще менее церемонно.
— Его сиятельству недосуг заниматься склоками по пустякам с местными...
Склока по пустякам? Эмма рискнула опереться затянутой в перчатку ладонью о дверной косяк. Хватит ли у нее
Дерзости просто так взять и войти? Черт возьми, как же ей этого хотелось! Схватить этого похожего на тень субъекта и трясти до тех пор, пока он не поймет, что речь вовсе не о пустяках. Кажется, это произнес тот мрачный субъект? Без сомнения, голос принадлежал самому виконту. Вот он — в Двух шагах от нее, и идти никуда не надо, но он все же нежелает обсуждать обстоятельства случившегося с ней несчастья. Ничего не скажешь — джентльмен!
За спиной у Эммы в саду вовсю шли ремонтные работы. Стучали молотки, и сердце ее стучало им в такт, с каждым ударом все убыстряя темп. Кровь зашумела в ушах. Эмму охватила ярость.
Дворецкий смотрел на ее руку в перчатке, словно то была рука нищенки, попрошайки. Настоящая леди не стала бы распоряжаться своими руками в белых перчатках подобным образом.
— Что мне еще остается делать? — проговорила Эмма, слегка нажимая на дверь, так что образовалась узкая щель.
В ней еще жила полудетская уверенность в том, что побеждает тот, чье дело правое. — Его сиятельство должен возместить мне ущерб. Денег у меня нет. Что же, мне придется еще год ждать, пока не родится новый барашек, а тем временем голодать? И все из-за того, что его сиятельство любит быстро ездить? Он должен со мной встретиться. Я вдова местного викария, уважаемый человек в деревне...
— В самом деле? — почти весело произнес голос из-за двери, и дверь захлопнулась перед носом Эммы.
Эмма какое-то время ошалело смотрела на дверь, после чего в гневе ретировалась. Она не стала заезжать к себе, а сразу направилась к Джону Такеру, который не только был ее соседом, но и мировым судьей.
Эмма справедливо полагала, что ей еще повезло в том, что она видела злоумышленника. Куда хуже было бы, найди она ягненка мертвого на дороге уже после того, как карета промчалась мимо. Чаще всего именно так и происходило: все, что мог предъявить суду фермер, — это овечий труп, жертву страсти к быстрой езде на извилистых деревенских дорогах. Однако когда виновник бывал известен, йоркширское правосудие выказывало поразительную благосклонность к пострадавшему, ибо почти каждый судья был и сам владельцем стада. Местные судьи не отличались снисходительностью к тем, кто злостно наезжает на главный экономический ресурс графства. Пойманный виновник платил за все потенциальное потомство, которое мог произвести на свет задавленный ягненок — так предписывал закон, — хотя, по сути, он расплачивался и за овец, которые были убиты непойманным преступником. Таким образом соблюдалось юридическое равновесие. И слава Богу.
Пусть вместо нее мистера Монт-Виляра встряхнет как следует закон, и тогда он узнает, что такое пренебрегать «деревенскими пустяковыми разборками». Солнце, уже почти на линии горизонта, ярко светило в западные окна дома — кабинет Джона, отчего выцветшие шторы казались ярче обычного. И в этом безжалостном свете было особенно ясно видно, насколько больна его жена. Когда-то в этом доме все выглядело ярким, свежим и новым, как с иголочки. А теперь сам дом и вещи в нем потускнели, словно поникли. Эмма не могла заходить сюда просто так: надо было непременно помочь — постирать, прибраться, вытереть пыль. Марго больше не в силах была выполнять эту работу, а Джон, наверное, не знал, как это делается. Эмма провела всю вторую половину дня помогая соседям, а теперь пила с ними чай.
Только сейчас, за чаем, осмелилась она поднять вопрос о задавленном ягненке и компенсации за него.
— Негодяй, определенно негодяй, Эмма, — согласился с соседкой Джон. Он звал Эмму по имени едва ли не с первых минут ее рождения.
Джон почесал голову, поерзал на жестком стуле, и Эмма невольно скривила рот — она знала, к чему все эти приготовления. Джон собирался сказать что-то такое, что, он был уверен, ей, Эмме, которую он всегда любил как дочь, будет весьма неприятно выслушивать.
— Только пойми меня правильно, — начал Джон. — Я очень сочувствую тебе по поводу ягненка. Никто не мог бы посочувствовать тебе больше, дорогая. Но вот пугать судом Монт-Виляра — это ни в какие рамки не лезет! У тебя совсем логики нет, женщина. Теперь он будет нашим соседом. Это уже не говоря о том, что у него есть титул. Виконт! Виконты в глазах суда не могут быть негодяями. А этот виконт — новенький и в наших краях единственный. Говорят, он даже в палате лордов может занять место! — Очевидно, Джон говорил о том положительном политическом влиянии, которое может оказать виконт на местные дела. — И ты хочешь, чтобы его первый с нами контакт — а не было его лет тридцать — оказался таким? Ты не понимаешь, о чем толкуешь, девочка.
Его карета даже не остановилась, Джон. А потом он даже не захотел со мной видеться...
— Не так скоро. Ты ездила в Дунр? — Так местные жители произносили название замка, который располагался на холме над деревней.
— Была. И он даже не стал обещать мне, что мы позже встретимся. — Эмма брезгливо поморщилась и вынесла вердикт: — Мы, местные, для него слишком плохи, видишь ли.
— Напиши ему.
— Написать ему! — Эмма рассмеялась. Прекрасное предложение: написать виконту, у которого и за неделю не сыщется времени, чтобы прочесть ее письмо. «Уважаемый господин. Вы убили моего ягненка. Пожалуйста, заплатите».
Джон пояснил свою мысль:
— У этих городских прямо страсть к разным бумагам. Сделай ему приятное — отправь письмо. Напиши ему о том, что случилось. Ты ведь умеешь. И будь почтительной. Твое письмо должно быть вежливым и кротким, уважительным по отношению к господину этих мест. — Джон покачал головой, с сомнением глядя на Эмму. Он знал ее слишком хорошо. — Ты чересчур сильно распаляешься, Эмма, когда тебя задевают. Будь почтительной, говорю тебе для твоего же блага.
Эмма вздохнула, приняв к сведению его слова, встала, взяла свою шляпу и большую груду одежды для штопки — это принесет ей всего лишь один шиллинг и три пенса. Для Джона и Марго Эмма работала почти даром, она сама установила для них такую цену, когда Марго стало трясти совсем сильно, так, что она больше не могла держать в руках иголку.
Уходя от соседей, Эмма чувствовала себя разочарованной, если не сказать преданной. Хотя почему так — она сказать не могла. Написать письмо — вполне разумное предложение. Виконт не правил собственной каретой и дверь сам не открывал, но уж в том, что он сам читал адресованные ему письма, Эмма была уверена. Письмо. Конечно, письмо! Вежливое письмо. Она сумеет себя обуздать. Джон прав. Не дело фермеру, а тем паче фермерше нападать на виконта. Нет, Эмма слишком долго жила на свете, чтобы не знать, куда может завести ее собственный несносный характер, стоит только дать себе волю.
