Эльза Вернер - Фея Альп
— Нечего сказать, люди! — досадливо пожал плечами Тургау. — То ругали шурина, а чуть он показался — кланяются ему до земли. Как тут человеку не возгордиться!
— Папа, — сказала Эрна, обвивая руками шею отца, — кажется, дядя Нордгейм не любит меня: он был так холоден и сдержан.
— Это уж у него такая манера. Впрочем, он нашел в тебе немало недостатков, сорванец.
— Во фрейлейн Эрне? — спросил Рейнсфельд с таким негодующим выражением, точно это было, по крайней мере, оскорблением величества.
— Как же! Она, видите ли, должна изображать собой баронессу фон Тургау. Он предлагал мне раньше отпустить ее к нему и предоставить боннам и гувернанткам вместе с Алисой выдрессировать ее для гостиной. Что ты скажешь об этом проекте, дитя?
— Я не хочу к дяде, папа! — объявила Эрна. — Я вообще не хочу расставаться с тобой и всю жизнь проживу здесь.
— Я так и знал! — воскликнул барон с торжеством. — А еще утверждают, будто ты выйдешь замуж, уйдешь с чужим человеком и бросишь меня одного на старости лет! Мы же лучше знаем, правда, Эрна? Мы с тобой принадлежим друг другу и никогда не расстанемся.
Он гладил непокорные локоны своей дочери с нежностью, производившей трогательное впечатление в этом бесцеремонном человеке, а Эрна прижималась к нему с любовью. В самом деле, они любили друг друга всей душой.
2
— Ну-с, господин старший инженер, так вы уже приступили к исполнению новых обязанностей? Они трудны и ответственны, особенно для человека ваших лет, но я надеюсь, что вы окажетесь на высоте задачи.
Молодой человек, к которому Нордгейм обратился с этими словами, поклонился без всякого подобострастия и ответил:
— Я прекрасно сознаю, что должен еще заслужить это отличие. Я обязан им исключительно вашему энергичному заступничеству.
— Да, против вас было многое, и, прежде всего молодость, казавшаяся недостатком тем, кто имел решающий голос, тем более, что на место старшего инженера претендовали более опытные люди, которые, разумеется, сочли за обиду полученный отказ. Наконец, имела влияние и оппозиция против моего вмешательства в вашу пользу. Мне нет надобности говорить, что вам придется считаться со всем этим. Ваше положение будет не легким.
— Я приготовился к этому, — спокойно ответил Эльмгорст, — и враждебность коллег не заставит меня отступить ни на шаг. Я мог до сих пор выказать свою благодарность вам лишь на словах, но твердо надеюсь со временем доказать ее и на деле.
Ответ, видимо, понравился Нордгейму, и он, кивнув своему фавориту приветливее, чем имел обыкновение это делать, пригласил его сесть.
Молодой инженер, одетый во фрак ввиду официальности визита, производил очень приятное впечатление. Высокий, стройный человек с энергичными чертами слегка загорелого лица и темными усами имел весьма мужественный вид; откинутые назад волосы открывали красивый высокий лоб, глаза тоже были бы очень хороши, если бы не смотрели так холодно и трезво. Эти глаза умели зорко наблюдать, блестели гордостью и энергией, но едва ли могли вспыхнуть веселым оживлением или выразить какое-либо теплое душевное движение, в их темной глубине не сверкал огонь молодости. Держался он просто и скромно, был почтителен к человеку, занимавшему такое высокое положение, но не выказывал ни малейшего подобострастия.
— Я не особенно доволен тем, что вижу здесь, — снова заговорил Нордгейм. — Эти господа не торопятся с предварительными работами, и я сомневаюсь, чтобы нам удалось скоро начать постройку. Не видно энергии, движения вперед. Я начинаю бояться, что мы сделали ошибку, поручив дело главному инженеру.
— Он считается признанным авторитетом.
— Да, но состарился и телом, и духом, а такое дело требует напряжения всех сил, одним знаменитым именем ничего не сделаешь. Он будет вынужден полагаться на руководителей работ отдельных участков, а ваш участок один из самых важных по всей линии.
— Даже самый важный: на нем приходится бороться со всевозможными стихийными препятствиями. Боюсь, что даже самая подробная смета не всегда окажется правильной.
— Я тоже так думаю. Здесь нужен человек, который сумел бы справляться с непредвиденными обстоятельствами и в случае нужды мог действовать на собственный страх и риск. Поэтому я и предложил на это место вас и настоял на вашем назначении. Оправдайте же мое доверие!
— Я его оправдаю, — был твердый и решительный ответ. — Вы не ошибетесь во мне.
— Я редко ошибаюсь в людях, — согласился Нордгейм, бросая испытующий взгляд на лицо молодого человека, — а вы уже доказали свои технические способности. Ваш проект моста через Волькенштейнское ущелье гениален. Как бывший инженер, я могу судить об этом и говорю вам, что проект великолепен.
— А между тем его так долго не удостаивали принять или хотя бы заметить, — сказал Эльмгорст с горечью. — Если бы у меня не явилась счастливая мысль обратиться к вам, когда мне уже всюду было отказано, он так и остался бы незамеченным.
— Очень может быть. Бедному и неизвестному молодому человеку большей частью трудно выдвинуться: уж так устроена жизнь. И я страдал от этого в былые годы, но, в конце концов, все можно преодолеть, и вы уже преодолели, получив теперешнее назначение. Я поддержу вас, если вы будете исполнять свои обязанности, остальное — ваше дело.
Он встал, давая понять, что аудиенция закончена. Эльмгорст тоже поднялся, но колебался еще мгновение.
— Позвольте мне высказать одну просьбу. Несколько недель назад в городе я имел честь встретиться с вашей дочерью и быть ей представленным, когда она садилась с вами в экипаж. Я слышал, что фрейлейн Алиса теперь в Гейльборне, не позволите ли вы мне лично осведомиться об ее здоровье?
Нордгейм смерил взглядом смелого просителя. Он имел обыкновение оставаться лишь в деловых отношениях со своими служащими и считался вообще крайне высокомерным и разборчивым в выборе знакомств, и вдруг этот молодой человек, еще недавно простой инженер, требовал милости, которая означала ни более ни менее как быть принятым в доме всемогущего президента железнодорожного общества; это показалось ему уж слишком дерзким. Он сдвинул брови и холодно сказал:
— Несколько слишком смелая просьба, господин Эльмгорст!
— Я знаю, но смелым Бог владеет.
Эти слова, быть может, показались бы оскорбительными другому покровителю, здесь же произвели обратное действие. Могущественный человек, миллионер, был чересчур хорошо знаком с лестью и низкопоклонством и в глубине души презирал их. Спокойное чувство собственного достоинства импонировало ему, он почувствовал в этом человеке что-то родственное себе. Смелым Бог владеет! Это был и его лозунг, с помощью которого он пробился в жизни, и Эльмгорст, казалось, тоже не намерен оставаться на нижней ступени лестницы. Морщина между бровей Нордгейма разгладилась, и после секундной паузы он медленно произнес:
