Марша Кэнхем - Меч и роза
Алуин переодевался в чистую сухую рубашку, когда услышал осторожный стук в дверь.
– Дейрдре! Что случилось? Неужели...
– Я пришла попрощаться с вами, сэр. Скорее всего утром мы покинем Блэкпул.
На миг он растерялся, затем вспомнил о незастегнутой рубашке, поспешно запахнул ее на груди и начал заправлять в бриджи.
– В таком случае не понимаю, что...
– Все очень просто, – решительно перебила Дейрдре. – Я хотела избавить вас от необходимости выкраивать завтра одну-две минуты, чтобы попрощаться.
Его руки замерли, серые глаза задумчиво сузились.
– Вы... сердитесь?
– Сержусь? – надменно переспросила Дейрдре, борясь с желанием убежать и спрятаться. – С какой стати?
Алуин указал на стул:
– Не хотите ли присесть?
– Нет, благодарю. Не стану отнимать у вас драгоценное время.
Он вздохнул, провел пятерней по волосам оттенка песка, стряхивая с них дождевые капли.
– Сдается мне, мы опять вернулись к прежним беседам – тем самым, когда я убедился, что у вас на редкость острый язычок.
– Можете насмехаться надо мной сколько угодно, сэр, но...
– Уже второй раз.
Дейрдре растерялась:
– Что, простите?
– За последние две минуты вы уже во второй раз назвали меня «сэр».
– А как же еще мне обращаться к вам? В конце концов, я всего лишь служанка.
Он усмехнулся:
– Значит, вы опять за свое? Дейрдре О'Ши и мистер Маккейл? Непреодолимые преграды сословных различий и так далее, и тому подобное?
– Но сословные различия все-таки существуют, – спокойно возразила она.
– А я думал, мы решили забыть о них.
– Мой отец был егерем, мать всю жизнь проработала судомойкой и, несмотря на тяжелый труд, родила тринадцать детей. – Гордость заставила ее впервые за весь разговор отвести глаза. – Вежливого обращения и великодушия слишком мало, чтобы я забыла о своем положении.
– Вы обманываете себя, – отозвался Алуин. – И меня.
– Нет. – Дейрдре покачала головой и посмотрела ему в глаза. – Мне нечего стыдиться. Я сама научилась читать и писать, и не для того, чтобы произвести на кого-нибудь впечатление. Мать вправе гордиться мной: я не из тех бесстыдниц, что перебираются из постели в постель, лишь бы заработать лишний грош. Я вполне довольна своим положением, у меня нет никакого желания плясать под дудку тех, кому взбрело в голову дать простому люду свободу.
Усмешка Алуина стала шире.
– Значит, вот чем я занимаюсь, по-вашему? Пытаюсь облегчить жизнь простолюдинам?
Дейрдре вспыхнула и отвернулась. Сильные ладони придержали ее за плечи, помешав уйти.
– Пустите меня! Я не желаю выслушивать насмешки!
– Я не насмехаюсь над вами, Дейрдре, – заверил он, приблизив губы к ее уху. – Сказать по правде, я смеюсь над собой – как быстро я овладел искусством притворства! Видите, ли... – его пальцы сжались, он повернул девушку лицом к себе, – если вы судите о человеке по его происхождению, значит, я не стою даже волоса с вашей головы.
– Я... не понимаю... – пробормотала Дейрдре, впившись в него взглядом горящих карих глаз.
Алуин минуту помолчал, не зная, с чего начать.
– Однажды вы сказали, что я поступил благородно, пожертвовав свободой, чтобы сопровождать в изгнании Алекса. Но мои побуждения не были благородны и бескорыстны, мисс О'Ши. Мы действительно выросли вместе, как сводные братья, но при этом Алекс оставался сыном вождя клана, а я – пятым сыном простого арендатора. Так вышло, что моя мать и мать Алекса родили сыновей в одну неделю, мать Алекса умерла, а моя стала кормилицей обоих младенцев. Поэтому я пользовался всеми привилегиями и удобствами сына джентльмена, а когда пришло время выбирать между роскошью и бегством на континент вместе с Алексом, я...
– Но вы же беззаветно преданы мистеру Камерону и его семье.
– Да, хвала Богу, это правда. Я готов отдать за них жизнь – больше мне нечем отплатить им за доброту.
Дейрдре нахмурилась: – А я убеждена, что они ни в коем случае не потребовали бы подобных жертв. Они не пожелали бы даже слышать об этом.
– О чем, мисс О'Ши? О том, что мне не суждено возвыситься, забыть о своем низком происхождении? О том, что я храню верность им только из... великодушия, свойственного католикам?
Она широко раскрыла глаза и затаила дыхание. Алуин к месту припомнил ее собственные слова, доказывая, как нелепы ее опасения. Скользнув взглядом по его привлекательному лицу, она заметила, как оно медленно приближается. Ее пальцы разжались, легко коснулись его плеч, от невесомого прикосновения губ по телу Дейрдре прошла жаркая волна. Ей хватило отваги ответить на поцелуй, зазывно приоткрыть губы.
Дрожь прошла по сильному, гибкому телу Алуина, но уже в следующий миг он отстранил Дейрдре так поспешно, словно боялся обжечься.
– Что такое? – слабо пролепетала она. – Вы равнодушны ко мне?
Его лицо на мгновение окаменело.
– Равнодушен? К вам? Дейрдре, если бы вы только знали, как ошибаетесь!
– Тогда... почему же вы остановились?
– Потому что... – Он остановил жадный взгляд на ее влажных губах. – Потому что завтра я уезжаю. Я не вправе дать себе волю, пока я на это еще способен, – это было бы несправедливо по отношению к вам.
Дейрдре попыталась шагнуть к нему, но он удержал ее на расстоянии вытянутых рук.
– А разве справедливо будет просто попрощаться и уехать, оставив меня теряться в догадках, сгорать от желания, мечтать о несбыточном?
– Дейрдре...
– Алуин, я ничего не боюсь. Вы добрый, порядочный человек... меня страшит только ваше равнодушие. И потом... – она слабо улыбнулась, – вы только что произнесли на редкость пылкую речь. Неужели вы выставите меня за дверь?
Алуин неловко поднял руку и отвел темную прядь волос с ее щеки.
– Я больше всего боялся, что вами движет чувство благодарности и долга. Я думал... Черт! Мне казалось, что, избегая вас, я сумею доказать, что хочу не просто... не только...
– Вам принадлежит все, – прошептала она, – мое сердце и душа, которые я отдаю вам охотно и с любовью.
– Дейрдре... – Он опять осекся, страсть боролась в его душе со здравым смыслом. – Будь у нас побольше времени...
– Но у нас его нет. Есть только этот вечер, и если вы не готовы пожертвовать своим душевным покоем ради меня, значит, все ваши слова были всего лишь словами.
Она попыталась высвободиться, но Алуин удержал ее, медленно привлек к себе и прижался губами к мягким темным завиткам на виске. Эта ласка, как и прикосновение его рук, была нежной и осторожной, несмотря на нетерпение и страсть, подстегивающие его.
– Порой мне кажется, – прошептал он, – что нам не хватило бы и сотни лет.
Дейрдре просунула ладони под его рубашку.
