Эми Фетцер - Смятение сердца
Она услышала и ахнула, оскорбленная. Однако рука, вскинутая для пощечины, так и не коснулась щеки Хантера. Он остановил ее на полувзмахе и держал брезгливо, зажав запястье между двумя огрубевшими, бронзовыми от загара пальцами.
— Как вы смеете! Папа отдаст вас за это под трибунал!
— Да ну?
Сэйбл забилась, пытаясь освободиться, шипя от злости в трепетных попытках разжать пальцы, казавшиеся ей стальными. Хантер холодно наблюдал за ее усилиями, приподняв черную бровь.
— Итак, мисс Кавано, вам нравится дразнить мужчин, разжигать в них надежду, что им подарят немного ласки накануне отъезда на фронт? На фронт, где они будут сражаться за то, чтобы вы могли оставаться в безопасности и устраивать праздник в день своего знаменательного появления на свет! А знаете ли вы, что играете с огнем?
— Джентльмен не только не позволит себе того, на что вы намекаете, но не станет и думать на эту тему! — начала Сэйбл пылко, но запнулась, когда хмурое лицо Хантера приблизилось.
— Джентльмен уважает леди, помните об этом, — отрезал он. — Только представьте себе, что произойдет, если однажды мужчина, которого вы будете дразнить слишком долго, забудет об уважении к вам и к вашему отцу, если он…
Неожиданно для себя Хантер поддался порыву, чего никогда не случалось прежде. Он резко привлек девушку к себе, дав Сэйбл первый раз в жизни ощутить, что такое близость мужского тела.
— Он просто возьмет то, что ему так беспечно предлагают!
— Нет! Я не думала… Отпустите меня, прошу вас!
Это была мольба не женщины — испуганного ребенка. Но прежде чем руки Хантера разжались, он заглянул в поднятое к нему в мольбе лицо с глазами цвета лаванды. В них метался неприкрытый страх, они были расширенные и влажные, словно глаза оленьей самки, настигнутой хищником. Лавандовые, подумать только! Он хотел всего лишь дать ей урок, пресечь ее слишком фривольное обращение со взрослыми мужчинами, но эти глаза такого странного цвета, полные столь и волнующего, и возбуждающего выражения страха… Он понял вдруг, что и впрямь думает о том, чем пригрозил ей.
— Беги, малышка! — сказал он сквозь зубы, отпуская Сэйбл. — Спрячься за папину спину и оставайся там, пока не подрастешь.
Г лава 1
1868 год
Давно стемнело. Никто из прохожих не обратил внимания на закутанную до самых глаз женскую фигуру, проскользнувшую вниз по улице и исчезнувшую в сумраке аллеи. Она надеялась, что ее примут за одну из служанок, торопящихся домой, и, должно быть, так и случилось. К счастью, никто не мог знать, что ветхая черная накидка скрывает роскошное, платье голубого шелка, отделанное понизу брюссельским кружевом, а у горла — мелкими плетеными розочками, внутри каждой из которых покоилась матовая жемчужина.
Женщина постучала условным стуком. Дверь приоткрылась, выпустив наружу узкий клин желтого света, неожиданно яркого в густой черноте ночи. Подобрав пышные юбки обеими руками, она протиснулась внутрь. Дверь тотчас захлопнулась.
Прислуга, нарезавшая за столом овощи, при виде гостьи тотчас оставила свое занятие и поспешила покинуть помещение.
— Сабелла! — послышался тихий мужской голос. Сильный итальянский акцент и нескрываемая нежность гармонично сплетались в нем. — Значит, это началось?
— Si, Сальваторе. — Сэйбл Кавано повела плечами, позволив капюшону накидки соскользнуть с волос, и принялась беспокойно расхаживать взад-вперед по кухне. — Мне неловко беспокоить тебя в такой час, но роды очень трудные, а от меня нет никакого толку, скорее наоборот — я только путаюсь под ногами… Лэйн велела мне убираться с глаз.
Сэйбл прикусила задрожавшую губу, стараясь удержать слезы, которые до сих пор так и оставались непролитыми. Сальваторе Ваккарелло нахмурил брови, но не сказал ни слова, просто стянул с плеч девушки ветхую накидку и мягко подтолкнул Сэйбл к длинному узкому столу. Небрежно перекинув одеяние гостьи через спинку стула, он занялся приготовлением кофе-эспрессо, в котором, по его мнению, гостья особенно нуждалась.
Сэйбл с тяжелым вздохом повязала фартук и опустилась на стул. Пока она с отсутствующим видом чистила и нарезала овощи, грудой лежащие на столе, Сальваторе поставил перед ней чашку кофе. Сам он уселся напротив и молча кивнул в ответ на ее благодарную улыбку.
— Если бы ты знал, как она изменилась, Сальваторе! На прошлой неделе я видела, как она снимает с веревок выстиранное белье! Та Лэйн Кавано, которую я знала много лет, и помыслить не могла о таком низменном занятии. — Сэйбл подняла чашку, качая головой, с наслаждением сделала глоток и вновь занялась сладким перцем, который нарезала тонкими колечками. — Мне кажется, теперь я только раздражаю ее. Мы спорим о таких глупых, несущественных вещах, и она все время говорит, что от меня никакого толку… ни в чем.
— Не нужно принижать себя, cara mia, повторяя то, что не соответствует истине, — с улыбкой запротестовал Сальваторе.
Она не сознает, думал он, что инстинктивно делает все именно так, как нужно. Вот с овощами, например, она управляется не хуже хорошей кухарки. Он улыбнулся шире, вспомнив, как долго и безуспешно учил этому своих помощников.
— Но я чувствую, что она говорит правду.
Сэйбл сказала это не без усилия и подняла голову, чтобы увидеть реакцию Сальваторе. Ее взгляд скользнул по длинным тонким пальцам, сжимающим рукоятку кухонного ножа, ровным тонким ломтям, стремительно отделяющимся от телячьей ноги и плавно опускающимся один на другой. Несколько минут — и на разделочной доске осталась только белая кость без единого волокна мяса. Только тогда девушка отвела зачарованный взгляд, невольно подумав: это тоже искусство.
— Зато я умею вышивать ничуть не хуже Лэйн, — заявила она с вызовом, не упомянув, однако, что сшитые ею рубашки казались скроенными на кривобокую фигуру. — Еще я могу дать великолепный бал, отдавать распоряжения слугам и правильно распределять между ними обязанности.
«Но я понятия не имею, как, каким образом они выполняют эти обязанности. Для меня все появляется, как по мановению волшебной палочки. Лэйн права: я живу вне реальной жизни».
— Значит, ты завидуешь тому, что она перестала быть избалованным ребенком, а ты так им и осталась?
— Чему тут завидовать? — вспылила Сэйбл, сузив глаза, и сунула в рот ломтик сладкого перца в бессознательном желании вызвать недовольство Сальваторе. — Я довольна своей жизнью и не променяю ее ни на какую другую.
— Хм… ты красивая женщина, желанная для многих. — Черные, как маслины, глаза смерили Сэйбл насмешливым взглядом. — Ни один мужчина не откажется сделать тебя украшением своей гостиной.
Сэйбл вскинула голову: замечание попало в точку, больно ее задев.
