Сьюзен Джонсон - Прикосновение греха
— Объяснишь мне потом, — холодно произнес он.
Она, похоже, ничуть не раскаивалась в совершенной краже. Ее наглость слегка интриговала. Но еще сильнее ему хотелось затащить красотку в постель, и это желание возобладало над любопытством. Он наклонился, чтобы поднять ее чемодан.
Но, оттолкнув его руку, она грубо выхватила свои вещи. Потирая пальцы, Паша смерил ее холодным взглядом.
— А я мечтал о спокойном вечере в домашней обстановке, — пробормотал он с сардонической улыбкой.
— Не прикасайтесь ко мне.
Он оценил ее внезапную вспышку храбрости.
— Но я хочу.
— Вы не можете.
Насмерть перепуганная, Беатрикс почувствовала, как гулко бьется сердце.
— Давайте договоримся, — выпалила она, когда он приблизился к ней.
— Согласен.
Паша обхватил пальцами решетку по обе стороны от ее головы и прижался к ее телу.
— Нет, я не это имела в виду, — воскликнула она и, выронив чемодан, уперлась ладонями ему в грудь, стараясь его оттолкнуть, и сполна ощутила мощь его крепкого тела.
— А теперь скажи, чего ты хочешь, — пробормотал он, — а я скажу, чего хочу я.
— Нет… пожалуйста. Вы заблуждаетесь. — Она тщетно сопротивлялась. — Вы не можете себе представить, как заблуждаетесь.
— Напротив, я прав, — прошептал он.
Она чувствовала его невероятное возбуждение, обжигавшее тело. Следовало бы оскорбиться или выразить негодование от столь непочтительного отношения к себе, от того, что ее приняли за содержанку Ланжелье. Но вместо этого Беатрикс ощутила, как где-то внутри зарождается нежелательная, провокационная и независимая от нее физическая реакция. И когда он наклонился ниже, чтобы коснуться губами ее рта, ее пронзила неожиданная молния наслаждения. Не желая поддаваться сладостному чувству, она стала колотить его по груди кулаками и выкрикнула неистовое «нет» в теплоту его рта.
Нащупав ее кисти, Паша сжал их в своих ладонях, лишая ее возможности двигаться, но Беатрикс изо всех сил продолжала противиться пьянящим ощущениям, которых уже много лет не испытывала. Происходящее казалось невероятным. «Уж не сон ли это», — думала она с ужасом, ошеломленная предательством своего тела. Внезапный прилив чувства вины и жалости к себе заставил ее возобновить борьбу. Навалившись на Пашу, она начала яростно пинать его ногами.
От жгучей боли он отпрянул и отодвинулся от нее на безопасное расстояние.
— Ты оставишь на мне синяки, дорогая, — произнес он тихо.
— Я вам не дорогая. — Она задыхалась, лицо покрылось румянцем, ее била дрожь.
Много лет обхаживая парижских красоток, Паша с легкостью узнал эти признаки женского возбуждения и понял, что тело мадемуазель находится в его распоряжении, нравится это ей или нет. И примирительно вскинул руки.
— У меня нет намерений причинить тебе зло.
— Именно этого я и боюсь.
Ее детская беззащитность глубоко его тронула.
— Может, пройдем в дом, согреешься и что-нибудь поешь?
Когда она подняла на него взгляд, луна осветила нимб золотистых волос. В глубине огромных глаз в этот миг отразились все мучившие ее страхи и неуверенность в своей дальнейшей судьбе. Наконец Беатрикс тихо промолвила:
— Я очень проголодалась.
— Тогда идем, — предложил он. — Я тебя покормлю.
— Но не более того, — предупредила она.
— Никто не станет принуждать тебя делать то, что тебе не нравится.
В отличие от большинства мужчин своего класса он еще не потерял совесть.
— Мне очень нужны деньги. — Совершенно измученная, Беатрикс решила принять его слова на веру.
События последних часов окончательно выбили ее из колеи, и она не могла ни о чем думать, кроме обустройства будущего.
— Понимаю.
— Постараюсь вернуть их… со временем.
— Как пожелаешь. — Паша пожал плечами. — Пара тысяч франков — не такие уж большие деньги. Ты позволишь мне взять твой чемодан или предпочтешь нести его сама?
Он широко улыбнулся. — Если хочешь, оставим его здесь, чтобы не таскать туда-сюда лишний раз.
Он не видел прежде ее улыбки, и она его очаровала.
— Обычно владельцы таких домов, как этот, не столь самоотверженны.
— Я знаю. Они мои друзья. Хотя я не считаю себя святым, — уточнил он. — Ты, вероятно, заблуждаешься.
— Я поняла, месье Дюра.
— Паша.
Она погрузилась в молчание, но когда все же произнесла его имя, оно прозвучало так сладко, что ему пришлось напоминать себе, что у него все-таки есть совесть.
Ее чемодан он все же взял в дом, хотя отнести его в свои комнаты она не разрешила.
— Я предпочитаю столовую, — заметила она.
В доме, построенном Ришелье, имелся ряд обеденных залов, и Паша дал ей возможность выбрать любой, хотя ему самому хотелось немедленно увести ее в маленькую комнатку для завтрака, расположенную на задворках дома.
Вероятно, в прошлой жизни они были родственными душами, потому что его гостья тоже предпочла это укромное помещение. Из-за бабочек и птиц, которыми были расписаны стены, как пояснила она. «Из-за мягкого диванчика у окна и удаленности от других помещений дома», — подумал он.
Паша велел поднять с постели шеф-повара и прислугу, чтобы мадемуазель могла высказать свои пожелания относительно блюд. Она оказалась непривередливой. Тогда, чтобы ублажить шеф-повара, Паша заказал фирменное клубничное суфле.
— И шампанское, — добавил он, — если мадемуазель не возражает.
Уютно устроившаяся в низком кресле у жарко пылавшего камина, мадемуазель улыбнулась и согласно кивнула. Мерцание свечей сообщало изображенным на стенах птицам и бабочкам волшебное сходство с живыми.
Улыбка женщины обнадежила Пашу, и он придвинулся к ней поближе, усевшись в кресло напротив.
Слуги удалились. Отблески пламени придавали особую магию чарам прелестной мадемуазель, и покой снова овладел его душой. Вечер обещал принести радость и удовлетворение.
— Погода для мая несколько холодноватая, не так ли? — спросил Паша.
— Я хочу объяснить насчет денег, — произнесла она, пропустив мимо ушей его официальную вежливость. Решимость, прозвучавшая в ее голосе, свидетельствовала о том, что в спокойной обстановке Пашиного дома к ней вернулось чувство достоинства. — Я не та, за кого вы меня принимаете.
— Тебя зовут не Симона Круа, — ответил он с улыбкой.
— Нет.
— А как?
— Мне не хотелось бы называть вам свое настоящее имя.
— Если не хочешь, не называй.
— Вы мне все равно не поверите.
— Я уже сказал, что мадемуазель может говорить лишь то, что пожелает.
— Просто вас это не интересует, — возразила она мягко.
— Не стоит обижаться на пустяки. Не все такие, как Ланжелье.
— Он держал меня у себя насильно. Паша нахмурился:
