Виктория Александер - Коварство идеальной леди
Стерлинг изогнул бровь.
— И вы надеетесь заслужить теперь спасение за счет моей помощи?
Ньюбери рассмеялся: сухой клокочущий звук, который он издавал при этом, говорил о состоянии его здоровья лучше всяких слов.
— У меня нет иллюзий по поводу места моего пребывания в вечности. Я наделал кучу ошибок, Уайлдвуд, но самую вопиющую — по отношению к своей дочери. Я не могу загладить свою вину. Но ты можешь искупить свою.
Стерлинг замотал головой.
— Я не думаю…
Старик наклонился вперед.
— Рэтборн швырнул мне своего рода кость, когда женился на Оливии. Я сказал ему, что беспокоюсь о благополучии своей дочери. Даже тогда о нем ходили кое-какие слухи. Он ответил, что будет беречь ее так же, как все, что ему принадлежит. Но я знаю, что он плохо обращался с ней. Тем не менее она жива… — Ньюбери прервался, и на его лице появилась гримаса искреннего сожаления. — Рэтборн сказал, что, если он умрет насильственной смертью, я должен буду предпринять шаги для ее защиты.
Стерлинг бросил на него неприязненный взгляд.
— И это вас устроило?
— Нет. Но и не удивило. Сейчас тем не менее его слова выглядят пророческими.
— Не знаю, чего вы ждете от меня. — Стерлинг пожал плечами. — Не могу себе даже представить, что она захочет видеть меня после стольких лет.
— Ты можешь по крайней мере предупредить ее. Убеди в необходимости принять меры предосторожности. — Ньюбери вздохнул и сразу стал похож на старого, умирающего человека, каким он, по-видимому, и являлся. — Пожалуйста, сделай это ради нее. Уж это ты должен для нее сделать.
— Я не… — Стерлинг глубоко вздохнул. — Вероятно, сделаю. Полагаю, там и делать-то нечего.
— Я признателен тебе, хотя ты не нуждаешься в моей благодарности. Все равно благодарю.
— Не знаю…
— Ты, Уайлдвуд, раз уже упустил шанс спасти ее, — резко оборвал его старик, буравя суровым взглядом, — не проморгай ее на этот раз.
Недавно овдовевшая виконтесса Оливия Рэтборн разглядывала два бланка, разложенных на столе в библиотеке мужа — в ее библиотеке. Эти бланки с ее вытисненными именем и титулом были изготовлены из веленевой бумаги высшего качества. Но конечно же, все, что она носила, вся обстановка в доме, а также в деревенской усадьбе, все, чем она владела, было самого лучшего качества. Иного ее покойный муж не признавал.
Лежавший с левой стороны бланк был новым, хрустящим. В него ее аккуратным почерком были внесены дела, требовавшие безотлагательного вмешательства. С улыбкой она макнула перо в чернильницу и замазала слова «заменить дворецкого» ненужными, но доставившими удовольствие завитушками. За две недели, прошедшие со дня смерти мужа, она успела заменить экономку, повара и весь штат прислуги верхнего этажа, а теперь и дворецкого. В течение следующей недели она намеревалась уволить всю остальную челядь, прислуживавшую при муже. Дворецкий, как и экономка, повар и другие вновь нанятые слуги, возможно, окажутся не столь опытными, как те, что были прежде, вероятно, потребуется какое-то время, пока они привыкнут к новой обстановке и новой хозяйке, но это почти не беспокоило Оливию. Некоторые предстоящие неудобства были ничем по сравнению с желанием начать жизнь заново.
Она перевела взгляд на лежавший справа бланк, запачканный, затертый. Сгибы протерлись после многократного складывания и разворачивания, так что части листа едва держались воедино. На этом листе был также начертан перечень всяких мероприятий. Ни один из пунктов этого перечня еще не был вымаран, но с течением времени все будет зачеркнуто. Оливия не торопилась. В конце концов, этот список был составлен почти десять лет назад, и у нее была вся жизнь впереди, чтобы вычеркивать пункт за пунктом. Жизнь, которая наконец принадлежала только ей.
Ни один из списков не был озаглавлен, но то, что было в левом списке, подлежало немедленному исполнению, а то, что в правом, — исполнению после его смерти. Правый список не был длинным, но в процессе замужества Оливия цеплялась за него, словно тонущий матрос за обломок мачты. Этот потрепанный лист бумаги был единственной в жизни вещью, принадлежавшей лично ей. На нем были запечатлены ее мечты, личные желания — и вздорные, и основательные. Осуществимые или вовсе нереальные. Эти записи были ее тайной, ее спасительным средством. Если бы муж узнал о существовании этого листа бумаги, о том, каким образом она находила поддержку в нем, он, несомненно, наказал бы ее, хотя не делал этого уже много лет. Или возможно, посмеялся бы над ней, что было бы еще хуже.
Оливия находилась в их деревенском доме, когда пришло известие о кончине мужа. Она тут же обратилась к небесам с короткой молитвой о спасении его души. Не потому, что его душу можно было таким образом спасти или обращение к небесам усиливало вероятность спасения. Просто она считала, что так положено. Прочитала она и более длинную молитву — ко всем святым, как это делали многие беззащитные женщины. Нет, она не возносила благодарственные молитвы, это было бы аморально. К тому же он и так был на тридцать лет старше ее и, по идее, должен был уйти из жизни раньше. Но она никогда не молилась о жаловании ему крепкого здоровья.
А теперь она обрела свободу.
Раздался осторожный стук в дверь.
Свобода и уединение. Губы растянулись в улыбке. Ее мужу путь на небеса определенно заказан, но она чувствовала себя на небесах.
— Да?
Дверь открылась, и в комнату вошел ее новый дворецкий Гиддингс. У него были отличные рекомендации, и Оливия не сомневалась, что ему потребуется не более недели для наведения должного порядка в ее домашнем хозяйстве. Ей было приятно осознавать это.
— Миледи, некий джентльмен хочет видеть вас. — Держа в руке серебряный поднос, на сверкающей поверхности которого белела визитная карточка, Гиддингс сделал шаг вперед и протянул его Оливии. — Он говорит, что ему нужно срочно поговорить с вами по очень важному делу.
— Неужели? — пробормотала она и взяла с подноса карточку.
После смерти мужа визитов с выражением соболезнований было позорно мало. И это неудивительно. У него не было друзей. Люди, приходившие выразить сожаление и сочувствие, хотя и притворные, были прежде всего из числа тех, кто вел с ним дела, включая его поверенного (увольнение которого значилось в ее списке в числе первоочередных задач), представителей Лондонского античного общества, сотрудников нескольких музеев и нескольких владельцев частных коллекций. О виконте Рэтборне можно было говорить все, что угодно, но его авторитет среди поклонников антиквариата и искусства не подвергался сомнению. Его коллекции соперничали с коллекциями любого музея. Но от них она тоже скоро избавится.
