Барбара Картленд - Любовь — азартная игра

— Я… я не… не верю! — воскликнула Идона.

— Даже если вы обратитесь в суд, вряд ли у вас есть хоть один шанс доказать, что вы не являетесь собственностью маркиза, потому что, как я уже говорил вам, ему принадлежит поместье, в том числе и все живое, населяющее его.

Идона поднялась и подошла к окну. Яркими лучами врываясь в комнату, солнце сверкало на ее волосах.

— Это… невозможно. Совершенно…

После некоторого молчания мистер Лоусон продолжал:

— Я рассказал вам, мисс Овертон, как ситуация выглядит с точки зрения закона. Но я думаю, маркиз пойдет вам навстречу и позволит покинуть имение с тем, чтобы жить с кем-то из родственников.

Однако в тоне поверенного угадывалось сомнение в том, что его хозяин поступит именно так. Идона поняла: ему просто хотелось немного поддержать ее.

Она повернулась к нему:

— Как же мой отец мог совершить столь неразумный поступок, согласиться на такую ставку, чтобы в случае проигрыша лишиться абсолютно всего?

Мистер Лоусон не ответил, и Идона спросила:

— А кто записал ставку? Не могу поверить — неужели отец включил все эти пункты!

Мистер Лоусон молчал, и Идона продолжала:

— Пожалуйста, скажите мне… Я хочу знать правду.

— Но вы же понимаете, мисс Овертон, я не присутствовал при игре, — ответил он. — Но поскольку формулировка та же, что и в других случаях, которые я вел от имени его светлости, могу предположить, что именно он диктовал условия.

— Я так и знала, — сказала Идона. — Папа никогда бы не поступил так дурно и жестоко, не включил бы меня и все, что есть в поместье, в ставку этой сумасшедшей, идиотской игры!

Она осеклась, снова повернулась к окну и, глядя на дикий, неухоженный, но очень красивый сад, подумала, что отец, не в силах избежать последствий своего неразумного поступка, решил умереть.

Сейчас Идона невольно вспомнила улыбку на его губах и поняла: он решил уйти из жизни, смеясь над теми, кто торжествовал, видя, как он потерял все.

«Но я-то все еще здесь!» — хотелось закричать ей.

Внезапно ее охватило отчаяние, она почувствовала беспомощность, испуг…

— Что мне… теперь делать?

Вопрос прозвучал чуть слышно, но поверенный маркиза понял его и сочувственно покачал головой:

— Мне бы очень хотелось помочь вам, мисс Овертон, — признался он, — но единственное, что я могу, — это отложить оформление документов до тех пор, пока его светлость сообщит о своих намерениях в отношении этого поместья.

— Вы думаете, он сюда приедет? Мистер Лоусон пожал плечами.

— Честно говоря, не знаю. Иногда его светлость, выиграв что-то особенное или что-то очень его интересующее, сразу приезжает взглянуть на новую собственность. Вот, например, в прошлом месяце он выиграл арабских скакунов.

— А… в других случаях?

— Иногда пройдут месяцы, прежде чем он проявит интерес к выигрышу…

— И что тогда… будет с нами?

— Согласно инструкциям его светлости, относящимся к такого рода собственности, меня снабжают деньгами на содержание имения. Вся рента отныне станет собираться от имени маркиза, и, конечно, никакие средства на фермы или надворные строения не будут расходоваться без его разрешения.

Сейчас мистер Лоусон говорил коротко и по-деловому. Идоне казалось, что он зачитывал смертный приговор имению. Приговор, не подлежащий обжалованию.

Потом, наблюдая, как мистер Лоусон собирал бумаги в портфель, она сбивчиво заговорила:

— Я надеюсь, вы понимаете, что трое слуг в доме и я сама… поскольку нам надо есть… а отец не оставил денег… лишь долги… может, его светлость учтет это?

— Я полагаю, если его светлость разрешит, то вы сможете продать некоторых лошадей и кое-какие вещи, чтобы расплатиться с долгами вашего отца, мисс Овертон.

Идона не стала возражать, хотя понимала, что единственное, что можно продать, — это мебель матери и несколько картин.

— Что касается вас самих, вы, конечно, будете включены в список, и пока его светлость не даст указаний, что делать с домом — сдать в аренду или продать, — ваше проживание будет оплачиваться. Я могу лишь надеяться, мисс Овертон, что его светлость прочтет мои рекомендации и приедет сюда как можно скорее.

Идона чувствовала, что он и сам не особенно верит в то, что маркиз прислушается к его рекомендациям.

Ну что ж, хотя она отныне и собственность маркиза Роксхэма, но в данный момент — леди и хозяйка дома.

— Позвольте, мистер Лоусон, — сказала она, — предложить вам рюмочку шерри.

— Спасибо, — ответил мистер Лоусон, — но прежде чем вернуться в Лондон, я должен посетить все три фермы и деревенские дома. Я был бы благодарен, если бы вы показали мне главные комнаты в доме. Все смотреть не обязательно, поскольку мне известно их количество.

Он поднялся и вслед за Идоной направился в гостиную, одновременно служившую и кабинетом отца, и библиотекой.

Наконец, хотя ей было ужасно трудно это сделать, она открыла дверь гостиной матери.

Она знала, мистер Лоусон должен оценить французскую мебель, и не сомневалась, что он отметит ее в блокноте тотчас, как уедет.

Между окнами красовались два замечательных резных зеркала: мать с удовольствием смотрелась в них; над мраморным камином висели миниатюры, изображавшие дедушку, бабушку, прадедушку и прабабушку отца.

Идона явственно услышала голос отца, уверявший мать десять лет назад:

— Самое подходящее место для миниатюр, дорогая. Мы с ними никогда не расстанемся, и если у нас не будет сына, Идона станет любить их, как я.

— Конечно, дорогой, — ответила мать. — Если у нее появится брат, она не будет возражать, что он всегда будет жить в этом доме, как и пять предыдущих поколений Овертонов. К тому же он будет такой же привлекательный, как ты.

Отец тогда рассмеялся.

И хотя Идоне было всего восемь лет, она помнила, как отец обнял и поцеловал маму.

Ей показалось тогда, что комната озарилась солнечным светом. То был свет их счастья.

В голове мелькнула мысль, что не надо бы показывать мистеру Лоусону эту комнату, а после его ухода спрятать кое-какие вещи, чтобы они не попали к маркизу.

Потом Идона сказала себе: она — Овертон, и гордость не позволит ей тащить что-то тайком из дома. Карточный долг — долг чести, и ни один джентльмен не станет уклоняться от него.

Она показала мистеру Лоусону еще две комнаты, которыми они никогда не пользовались, потом проводила его к выходу. На улице поверенный маркиза сел в карету, запряженную парой лошадей. Его сопровождали двое слуг в ливреях, на блестящих пуговицах которых был изображен герб маркиза Роксхэма.

Девушка вздрогнула точно от прикосновения холодной руки, но, взяв себя в руки, спокойно сказала: