Осип Назарук - Роксолана: королева Востока
Рогатина тоже не было видно. И он исчез как сон. Что будет с ней?
Эта мысль разгорелась в ее головке как пожар, что обрушивается на крыши домов с первыми лучами нового дня.
Татары ходили между пленными, хозяйничали, тут и там нанося удары батогами. Стоны и крики наполняли воздух. Настю успокаивало то, что немногие из ее друзей и подруг подверглись этому несчастью.
* * *Вечерело. Ночь затягивалась нежной дымкой таинственной грусти. В корягах неподалеку засияли мягким сиянием свято-ивановские светлячки. Они свободно летали и светились. А где-то далеко полыхал пожар.
Татары разожгли большие костры. Видно, были они они многочисленны и чувствовали себя в безопасности. Говорили про это и многочисленные пленные, которых они собрали. Среди них были в основном свадебные пары с дружками и свидетелями. Сейчас их делили между собой. Настя не понимала правил этого раздела. Видела только, что он происходит случайно.
По небу начали пролетать падающие звезды, метеоры. Пролетали волнами, как течет дождь. Она все время просила для себя одного: жить, жить, жить! Ведь мир вокруг был красивым, красивым! А она еще была так молода!..
Три вида света, что сияли на земле и небе, придавали ее первой невольничьей ночи какую-то таинственную красоту. А грозные и дикие татарские лица с раскосыми глазами и в острых шапках вызывали грозу неведомого ей роскошного ужаса. В зарослях слышались крики женщин и девушек, над которыми глумились дикари. Только сейчас поняла Настя смысл проклятия, слышанного ей на базаре при ссоре: «Чтоб тебе на Диком поле ордынском слюбилось!..» И поняла, что есть счастье в несчастье: ведь ей не грозила эта участь, так как татары уже обратили на нее внимание и оставили как более ценную добычу в покое.
* * *Утром с восходом солнца двинулся татарский табор вместе с пленниками на восток. Пленные мужчины шли связанными, а женщины — только под сильной стражей. Изнемогших от страха женщин, которые не могли идти, закидывали в черные обозные возы и везли. Обессилевших мужчин убивали на месте. Поэтому каждый, напрягая последние силы, старался идти пока мог.
Настя шла пешком с молодыми девушками. Шла в своем подвенечном платье. Только венок где-то потеряла. Ранняя молитва успокоила ее. Если бы не голод и грустные лица товарок, она была бы даже весела.
За спиной она слышала фырканье коней татарской стражи, которая время от времени подъезжала со стороны и приглядывалась к девушкам. При этом громко делала почти про каждую из них разные замечания, которые Настя не понимала. Особенно внимательно оглядывала стража пленных девушек, когда к ней приближался какой-нибудь турок.
У Насти среди пленниц было чуть ли не самое спокойное лицо. Видно, это вызывало к ней уважение даже со стороны дикой стражи, которая показывая на нее ременными нагайками, часто повторяя: «Хюррем!»
Она догадалась, что «Хюррем» значит: или спокойная, или безмятежная, или веселая. Не знала только, по-татарски ли это или по-турецки.
И это было первое слово языка разбойных торговцев живым товаром, которое она себе усвоила.
Татары весьма часто останавливались на небольшое время и слезали с коней, чтобы дать им отдохнуть и перекусить. Так же ждали стада угнанной скотины и отары овец, чтобы табор не слишком растягивался. Тогда отдыхали и пленные.
* * *Около полудня, когда жара была уже сильной, татары устроили выпас подольше. Приготовились к обеду. Насте было очень интересно, как будет выглядеть первый татарский обед. Уже при готовке она поняла, что пленные мужчины не получат еды. Еда была только для женщин. Она хотела покормить Стефана, но не знала как.
А татары раскладывали свои казаны и разводили огонь. Доставали из возов награбленную муку и мешали ее с конской кровью, как для колбаски, и кидали их в кипящую воду. Показывали пленницам, как это делается, и какое-то их число принудили к работе. Смеясь, они выбирали невест в свадебных нарядах. Среди них оказалась и Настя, и одна полячка из шляхты, которую из-за ее красивого платья татары тоже приняли за «невесту». Она сразу уперлась. Но после трех ременных нагаек начала терпеливо замешивать муку с кровью.
Вдалеке раздался крик. Там упала какая-то лошадь и сдохла. Татары с радостным криком кинулись на нее и начали резать ножами. Всю падаль, кроме мясистого конского крупа, сразу кинули вариться в соленую воду. Снимать пену запрещали. А круп порезали на большие круги и положили под седла. Насте становилось дурно от такой готовки, но еще больше — от мысли, что с этими людьми ей придется жить, и кто знает — как и как долго! Несмотря на голод, она не могла и прикоснуться к их еде. А татары смачно поедали падаль и колбаски из конской крови и муки.
Немногие из пленниц поели. Татары смеялись над теми, что не поели, а значит, не понимали, в чем соль. Среди хохота густо раздавались удары батогов, будто «в шутку».
После отдыха табор двинулся дальше.
* * *На следующий день Настя тоже не могла положить себе в рот татарские яства. Пила только воду. И так ослабла, что уже не могла идти. Но боялась, что подумают, будто она претворяется. Поэтому из последних сил держалась на ногах.
А под вечер упала — в степях Панталихи. Словно сговорившись, с ней падали в то же время на пути и другие пленницы. Жара в степи стояла еще не слишком сильная.
Татары остановились…
Настя в полуобмороке слышала, как ей дали несколько порядочных батогов, как ее подняли и положили в какой-то воз на твердые доски. Должно быть, сразу подумали, что притворяется. Батоги из сырой лозы били очень больно. Она выла и корчилась наносимыми ими ударами, а жесткие доски усугубляли страдания. Только под головой она почувствовала что-то мягкое, правда в рубцах. Через разодранные свадебные сапожки она дотронулась до какой-то другой твердой материи. В горячке ей казалось, что это ризы из церкви св. Духа. Что-то красное и горячее заливало ей глаза. Настя хотела от всего этого избавиться и еле открыла глаза.
И увидела такое, о чем ни в одной песне не пелось:
Одну взяли на коня,Привязали на ремне…К возу — другую взяли,На веревке привязали…Третью положили в черный воз…
Она ехала в скрипучей черной повозке. Ей казалось, что это гроб. И что в этом черном гробу хоронят все ее ясное девичье прошлое.
Она упала в обморок. Но еще чувствовала боль от ударов татарских батогов по ее нежному телу. И она вспомнила, как тяжело заболела несколько лет тому назад. Как и тогда голова и все тело у нее горело, словно от ударов. И мать ее молилась на коленях перед образом распятия и обещала единственную дочь отдать в монахини, если та выздоровеет. Потом вспомнила она, как мать противилась, когда Стефан добивался ее руки, как вспоминала свою клятву.
