Барбара Картленд - Во власти мечты
Она надела тиару и спросила:
— Так правильно?
Герцогиня смотрела на хорошенькое личико с пылающими щеками и широко распахнутыми от возбуждения глазами.
— Наденьте серьги, — скомандовала старуха.
Энн вдела серьги в уши. Они показались девушке довольно тяжелыми.
— А теперь посмотрите на себя в зеркало!
Энн подошла к зеркалу. Даже простое летнее платье не могло помешать увидеть, что драгоценности очень шли ей. Казалось, ей по рождению полагалось носить подобные украшения. С минуту она любовалась собой, а потом обернулась к герцогине и сказала:
— Они необыкновенно красивы!
— Будем надеяться, что за них дадут хорошую цену, — резко ответила герцогиня. — Положите все обратно.
В голосе пожилой дамы послышалась боль, будто Энн пробудила в ней слишком много воспоминаний.
Энн аккуратно положила каждую вещь на ее место на бархатной подкладке.
— Это конец главы в моей жизни, — решительно объявила герцогиня. — Когда эти украшения уйдут из семьи, настанет время уходить и мне.
— О, не говорите так, — умоляюще произнесла Энн.
— Это правда, — серьезно сказала герцогиня. — Мой муж заказал эти украшения специально для меня, когда я вышла за него замуж. Эти камни собирались на протяжении четырех веков. Насколько мне известно, первый изумруд был подарен одной из герцогинь Карлом Вторым. Она была, должно быть, очень красива. Затем каждое следующее поколение приобретало по одному, по два камня, и в конце концов мой муж собрал все эти камни. Это был его свадебный подарок мне.
Герцогиня говорила совсем тихо, будто сама с собой, совсем забыв об Энн.
— Я и сейчас вижу, как он входит в библиотеку моего отца. Был дождливый день. Я промокла и сушила волосы у камина. Тогда, как все говорили, у меня были красивые волосы и очень длинные, почти до колен, а это считалось таким же большим достоинством, как восемнадцатидюймовая талия. Я обладала и тем, и другим. У меня волосы были не такого красивого цвета, как у вас, но светлые, а это в те времена считалось чем-то необыкновенным: ведь тогда еще не было всех этих красок для волос, а те, что были, делали локоны блеклыми и безжизненными. А у меня волосы были светлые, блестящие.
Помню, что, когда слуга объявил о приходе герцога, я вскочила от неожиданности и стала приглаживать локоны, потому что они были очень густые и пышные. Лакею, конечно, не стоило приглашать гостя в библиотеку, но он не знал, что я там. Сначала я хотела посушить волосы в спальне матери, но там дымила труба, и я решила спуститься вниз. Проводив визитера в библиотеку, лакей уставился на меня в полном изумлении и почел за благо исчезнуть. Итак, он закрыл за собой дверь, оставив нас наедине.
Герцогиня замолчала и взглянула на Энн.
— В былые времена было не принято так встречаться молодым людям. Я стояла как вкопанная и слышала только биение своего сердца. Мой жених медленно направился ко мне. Он подходил все ближе и ближе, а я стояла не шелохнувшись, испытывая страшное смущение, и вся дрожала. Я дрожала так, как никогда прежде. И только когда он подошел совсем близко, я подняла голову и посмотрела на него. Я увидела в его глазах то, что всегда мечтала увидеть, и молила Господа о том, чтобы это когда-нибудь произошло. Видите ли, моя дорогая, я была очень богатой и знала, что многие мужчины интересуются мной только из-за денег. В глубине души я очень боялась, что молодой герцог хочет жениться на мне только по этой причине. Но когда я увидела его лицо тогда, в библиотеке, то поняла, что он меня любит. Я смотрела в его глаза, а он в мои. А затем он очень тихо сказал: «О, дорогая, как ты красива!» Он не смел коснуться меня, и я была этому рада. В тот момент мы были так близки, мы так бесспорно принадлежали друг другу, что в дальнейшем ни свадебная церемония, ни жаркие ночи не сближали нас сильнее. Именно в тот момент, стоя вот так, с влажными распущенными по плечам волосами, я поняла, что я самая счастливая женщина в мире.
Голос герцогини дрожал, как будто на нее разом нахлынули все воспоминания. Она продолжала:
— Этот подарок я получила позднее. А тогда мы сидели у камина и говорили о нас, о нашем будущем, о том, что мы будем делать дальше, даже о будущих детях. До того дня у нас не было случая побыть наедине. Все время кто-то был рядом, а на людях за нами всегда пристально следили, и злые языки беспрерывно сплетничали о нас. Уже опустились сумерки, когда он открыл футляр, который сейчас перед тобой, и достал эту тиару. В отблесках огня камни засияли так, что в первую секунду мне показалось, будто я ослепла. Слезы подступили, так я расчувствовалась. Я была невероятно счастлива в тот момент. Я и сейчас вижу, как он тогда поднял тиару и сказал: «Я хочу возложить корону на голову моей королевы». Потом он надел мне на шею ожерелье, защелкнул браслет на запястье. А дальше он так меня поцеловал, будто хотел, чтобы я никогда никуда не уходила. Я положила голову ему на плечо и думала о том, какая я сумасшедшая и как все чудесно: я в старом платье с мокрыми распущенными волосами, и сияющие в свете огня в камине изумруды и бриллианты.
После долгой паузы герцогиня повторила:
— Да, продать их — значит закрыть последнюю главу моей жизни.
— О, как бы я хотела, чтобы этого не случилось! — воскликнула Энн. — Если бы у меня были деньги, я бы лучше их вам отдала, только бы вам не пришлось продавать изумруды!
Энн говорила с таким чувством, что герцогиня посмотрела на нее с удивлением.
— Я верю вам, детка. Но в этом мире нет места сантиментам. Поспешите и принесите газеты. Нельзя проводить все утро в бесплодных воспоминаниях и сожалениях.
Энн догадалась, что герцогине неловко от того, что она обнажила столь интимную сторону своей жизни. Возможно, поэтому весь остаток дня она беспрерывно сердилась и раздражалась по любому поводу. Энн пришлось бегать туда-сюда, и чтобы она ни сделала, герцогиня всем была недовольна. Когда наконец пришло время уходить, девушка только обрадовалась.
Выйдя под дождь, она ощутила грусть и разочарование. Долтон прав, галантный век ушел. Интересно, а как бы герцогиня жила сейчас, если бы была молодой? Что хуже, рассуждала Энн, продать драгоценности и сохранить воспоминания или бороться каждый день с разного рода неудобствами: переполненными автобусами, метро, снующими людьми, грубостью и невоспитанностью, нехваткой самого необходимого? Конечно, жизнь была приятнее и удобнее, даже для простых людей, во времена молодости герцогини. Тогда не было этой безумной спешки, постоянной конкуренции друг с другом и со всем миром, которая теперь засасывает людей и кружит в каком-то нескончаемом круговороте, независимо от их желания.
