Наталья Майорова - Холодные игры
– Матреша! Что не встречаешь?
И баба замерла посреди комнаты, выпустив одеяло.
На миг стало тихо.
Нет, никто никаких последних, смертоубийственных действий не планировал. Сохатый понимал, конечно, что миром едва ли разойтись удастся, и готовился приложить друг к другу медными лбами воропаевских охранничков. Что же до самого Воропаева… ну, в здешних краях ему, конечно, больше не гулять – да что страшного, Сибирь-то большая. Климентий не дурак, на рожон не полезет. Короткий разговор – и будь здоров, бывший хозяин!
Так бы наверняка и вышло… К сожалению, Сохатый, будучи мужиком темным, не знал истины, которая, хотя и не воплотилась еще к тому времени в бессмертные строки, истиной тем не менее уже была: раз появилось заряженное ружье, значит без смертоубийства не обойтись. Если б знал, ни за что не доверил бы Мите штуцер.
У бывшего господина Опалинского просто сдали нервы – в тот самый момент, когда отворилась дверь из сеней, впуская Климентия и Кныша. Трудно сказать, в кого он метил – и метил ли вообще. Но попал – точно. Грохот расколол благостную тишину, и Воропаев, сдавленно охнув, опрокинулся навзничь, сбивая прицел Кнышу, благодаря чему Сохатый и остался жив, а пострадала бессчастная Матрена и ходики, у которых напрочь разворотило циферблат. Матрена, вопя, повалилась на пол (пострадала она, к счастью, не до смерти), Сохатый прыгнул на Кныша, Митя, рывком отдернув занавеску, шагнул вперед, растерянно кусая губы и держа ружье дулом вниз.
Сохатый ухватил Кныша за плечи и аккуратно приложил пару раз затылком об пол. Потом, хрипло дыша, обернулся и поглядел на Митю. Их глаза встретились, и на очень короткое время они поняли все друг о друге.
Трудно сказать, кто из них в тот момент испугался больше.
Глава 11,
в которой Серж Дубравин учится бизнесу, а Софи вспоминает Эжена Рассена и беседует с Любочкой Златовратской о сострадании
– Влево! Влево выворачивай! Опрокинешь, черт!
Серж соскочил с коня и кинулся к волокуше, торопясь подставить плечо под оглоблю. Мело так, что он не видел ни оглобли этой, ни лошадей, ни суетящихся работников – только слышал треск, храп и азартную матерщину. Мыслимо дело! Чтобы вот так, в трех днях пути до дома, после бесчисленных снежных верст, ледяного ветра и трудовых подвигов, тяжеленная волокуша с бесценным немецким паровым котлом под лед провалилась!
– Не горюй, хозяина! – весело крикнул, возникая из белой пелены с ухмылкой во весь рот, башкир Хамзат – незаменимый помощник. – Вытянем! Сам помирай, а добро не пропадай!
Серж, задыхавшийся от тяжести, не смог ничего ответить, только освободил на секунду руку и махнул влево, показывая, куда править. Хамзат исчез во мгле. Из бестолкового шума вырвалось басистое ржание коренника. У этих битюгов такие копыта, что самый толстый лед не выдержит, морщась, подумал Серж; тут тяжесть, давившая на плечо, внезапно стала легче, и над ухом пронесся гордеевский грозный рык:
– Выправили! Вперед, не сбавляй хода!
Сержа дернули в сторону так, что он рухнул в снег, колкий как стекло, взбитый ногами и копытами, и сквозь метель увидел, как наклоняется над ним могучая фигура, протягивает руку, помогая встать. Подумал вскользь: удивительно, вроде ведь обычный человек, ну, чуть повыше среднего роста – а выглядит всегда великаном! Мимо бежали рабочие, тянулись друг за другом волокуши и сани с грузом. Иван Парфенович стащил с головы шапку, вытер лицо, шумно вздыхая:
– Пронесло, слава те господи, – обернулся к Сержу; рыжая борода – как флаг на ветру. – Видал, какая хитрая речка Тобол? Едешь себе, дорога накатана, и вдруг – окно под снегом! Любит, понимаешь, подшутить над нашим братом…
Не только речка Тобол это любит. В жизни, можно сказать, только так и бывает. Эта мудрая мысль пришла Сержу в голову уже вечером, когда они с Иваном Парфеновичем отпивались чаем на постоялом дворе, в просторной комнате с огненной печкой и роскошными зелеными плюшевыми шторами. Чаевничал, конечно, в основном Гордеев. Серж не успел еще и чашки допить, а тот уже прикончил полсамовара и, развалившись на диване, глядел на управляющего с чрезвычайно довольным видом.
– Должник я твой теперь, – сообщил, поглаживая бороду, – котел-то ты мне спас. Да, видать, верный глаз у Прохора. А я еще, понимаешь, сомневался.
– Если б не Хамзат, ничего бы не вышло, – возразил Серж.
Приятно, конечно, когда тебя хвалят, но лучше уж по справедливости. Да еще Прохор этот… что за Прохор? Имя без толку вертелось в памяти, и продолжать разговор на эту тему не было ну совершенно никакого желания.
– Э, брат, Хамзат уж тридцать лет извозом ходит, с него спрос другой. А ты… – Гордеев щелкнул пальцами, что-то соображая, – ты, вот что, Огонька-то забирай, пожалуй. Считай, он твой.
Добавил жестко, пресекая возражения:
– Котел дороже стоит.
Да, Иван Парфенович Гордеев очень не любил долго ходить в должниках. За два месяца путешествия Серж успел это узнать. И еще многое о гордеевском нраве и привычках. Ну, например, что спиртного не пьет вовсе, разве что плеснет в чай пару капель рома. Что в санях медвежьи полости предпочитает волчьим – от волчьих дух, говорит, тяжелый. Что в деловых переговорах всегда отмалчивается до упора, а потом выдает веское слово, против которого ни разу никто не смог возразить. Что крут иногда бывает просто по-бычьи, без всякого резона и меры. Что в делах расчетлив, в обиходе – неприхотлив, но везде, где ни остановится, занимает наилучшие апартаменты: «Не для блажи, марку надо держать!»
И за оборудование это немецкое выложил деньги совершенно фантастические, но не жалел, а, наоборот, всю дорогу по-детски радовался: где только мог, шел пешком рядом с санями, поглаживая сквозь мешковину жесткие стальные ребра. Серж даже для виду ничего в этом плане не демонстрировал: опасно! Нет, он, конечно, не был уже таким невеждой, как в тот день, когда впервые самостоятельно приехал на прииск. Хоть и трудно, и нудно, а кое-что читал, и в лаборатории торчал часами, и документы к этим вот заморским агрегатам едва не наизусть выучил. Короче, мог теперь не бояться, что перепутает гидромонитор с локомобилем. Но профессиональные разговоры… нет, он до них еще не дорос! Не только с Печиногой, но и с Гордеевым. Да с ним-то, пожалуй, труднее.
Во все время пути Серж чувствовал, что хозяин тоже его изучает. Да Гордеев этого и не скрывал. Наоборот, при каждом удобном случае отпускал замечания: ехидные, злые, одобрительные, – вроде как отметку ставил новому управляющему. Сержа это сперва раздражало безумно. Тянуло тоже высказать нечто эдакое или еще того хуже – выкинуть какую-нибудь несусветную глупость, взять, например, да представиться по всей форме: извольте жаловать, Дубравин Сергей Алексеевич, мещанин из Пензенской губернии, разыскиваемый полицией. И вы, значит, выходите мой сообщник, поскольку вовремя куда следует не сообщили!
