Сюзан Таннер - Пожар над Техасом
При его приближении входная дверь медленно отворилась, и на пороге появилась не тетя Ди, а Элизабет. Ее улыбка согрела его сильней приветливого солнца, лучи которого падали на спину и плечи. Ее темные волосы казались синеватыми в утреннем свете и переливались под солнцем, когда она быстрыми шагами шла навстречу ему. И губы ее были такими же алыми и манящими, а глаза такими же голубыми. Элизабет открыла ему свои объятия…
Обливаясь холодным потом, Форд резко проснулся. Глаза встретились с чернотой тюремной крыши, и как он ни старался, но вернуть свой сон не смог. Форда охватил страх, такой сильный и леденящий, что зубы застучали. Он здесь умрет и никогда больше не увидит Элизабет. Или сойдет с ума.
Может, уже сошел.
Почувствовав, что Форд проснулся, второй человек, находившийся с ним в этой примитивной тюремной камере, перевернулся на другой бок на своем жестком тюфяке.
– Раск придет за нами.
– Ты дурак, если веришь в это, – в голосе Форда прозвучала безнадежность. – Если Раск ушел от опасности, он назад оглядываться не станет. Мы здесь сгнием, если наше освобождение будет зависеть от него.
Шорох крысиных лапок по утоптанному земляному полу сопровождал эти горькие слова. На какое-то мгновенье Форд пожалел, что произнес их вслух: теперь они целыми днями будут звучать в его голове. Кроме того, он знал, что Эмиль только храбрится, а сам ждет, чтобы Форд обнадежил и успокоил его.
– Прости меня, Эмиль.
Товарищ вздохнул. Когда он снова заговорил, в его голосе прозвучала жалобная, боязливая нотка:
– Думаешь, они нас повесят?
Этот вопрос Форд много раз сам задавал себе и сейчас отвечать на него не стал.
После долгого молчания Эмиль задал еще один вопрос, он задавал его, по крайней мере, раз в день и все надеялся, что вопреки очевидному ответ будет другим.
– Думаешь, Луис спасся?
Луис был братом Эмиля. Нет, Форд не верил, что Луис выжил после ранения, ибо они оба видели, что пуля попала ему прямо в грудь. Но солдаты гнались за Фордом и Эмилем, а раненый Луис поскакал в другую сторону.
Наконец, Форд сказал:
– Если он спасся, то только потому, что ты отвлек на себя внимание солдат и тем дал ему уйти.
На самом деле он не был уверен в том, что Эмиль оказался настолько благороден, чтобы сделать это намеренно, но понимал, что его слова вселяют надежду в Эмиля.
В дальнем конце коридора заскрипели двери, шла очередная смена караула. По прикидке Форда почти рассвело.
– Ты когда-нибудь делал что-то такое, за что тебя стоило повесить? – спросил, наконец, Форд, страшась ответа.
– Когда-то на границе убил одного, – тихо признался Эмиль. – А ты?
– Нет, – Форд задумался, не настал ли уже тот день, когда их выведут из камеры и предложат ответить за свои преступления, каковы бы они ни были. – Но сомневаюсь, что здесь кто-то в это поверит.
ГЛАВА 17
Слейд был зол на Кэтрин, а Кэтрин была зла на себя. Как могла она быть такой дурой? Все эти месяцы тщательно хранить тайну, а потом бездумно раскрыть ее, уступив минутному желанию. Теперь Слейд имел над ней власть, которую она никому не могла позволить, и с этим ничего нельзя было поделать.
Кэтрин яростно глядела на него через костер, и холод раннего зимнего утра пробирал ее сквозь пальто. Слейд со своей обычной неразговорчивостью мог бы никогда не задать этого вопроса, мог бы не обнимать ее всю ночь, не отпуская от себя. Лицо его оставалось непроницаемым, но Кэтрин не обманывалась. Она знала, что за невозмутимостью Слейда скрывается бешенство, которое только и ждет своей минуты, чтобы вырваться наружу.
Все это распаляло ее собственную злость. Как смеет он думать, что его предали? Ее жизнь принадлежала ей самой… и не только. Кэтрин отвечала за жизнь Шей. Как же можно было довериться кому бы то ни было, если в опасности оказывалась девочка, радость ее сердца.
Кэтрин встала и направилась прочь от огня, унося с собой свою кружку. Тепло, исходящее от кофе, немного согревало ее.
– Седлай лошадь, – безапелляционным тоном приказал Слейд. Как будто и не было никогда между ними этих минут страсти и нежности.
Кэтрин бросила на него взгляд, полный ядовитой злобы, но он уже занялся уничтожением всех следов их ночевки.
Весь день они ехали, не говоря ни слова. Кэтрин следовала за Слейдом, держась подальше, чтобы не видеть его сжатого рта, когда он поворачивал голову, оглядывая горизонт. Вечером, когда они остановились на ночлег, она снова занялась приготовлением ужина, держась подальше от Слейда, но чувствовала на себе его взгляд и понимала его мысли.
Слейда же все больше раздражала ее, как ему казалось, угрюмая замкнутость, и к тому же собственная тупость. Он долго мысленно представлял Кэтрин в объятиях Убивающего Волков. Теперь он освободился от этих видений и был зол на нее. Ему так хотелось надеяться на то, что Кэтрин научилась ему доверять. Ему показалось, что это так, когда она приехала к нему в форт Ланкастер.
Слейд видел ее ужас перед солдатами, и все-таки она доверила ему свою жизнь и жизнь брата. Но сохранила свою тайну. Глупо чувствовать себя обиженным из-за этого, но он был обижен.
– Чего бы ты от меня хотел? Что я должна была сделать?
Свирепый шепот Кэтрин прервал течение его мыслей, Слейд поднял глаза от палочки, которую строгал, и посмотрел на девушку. Она, сгорбившись, подбрасывала в костер ветки и не глядела на Слейда. Не отвечая, он продолжал наблюдать за ней, когда Кэтрин, наконец, подняла голову, он увидел, что по щекам ее текли слезы.
– Ты хотел, чтобы я отдала девочку первому же солдату, который пытался вырвать ее из моих рук? Тому, который гнался за мной и хотел размозжить ей голову о камень в ручье?
В ее голосе звучала горечь, надрывавшая ему сердце. Кэтрин Беллами пережила так много: большинству женщин этого хватило бы на целую жизнь – и сумела не сломиться.
– Но почему ты продолжала лгать после того, как оказалась в безопасности?
– Я не чувствовала себя в безопасности! – печально проговорила она. – Каждый солдат, которого я встречала, мог быть тем, кто стрелял в мой народ. Мне чудилась кровь на их руках. Я помнила улыбки, с которыми они опускали на головы свои дубинки и орудовали штыками.
Слейд, не отрываясь, смотрел на Кэтрин. Слезы на ее глазах высохли, и в них была какая-то непреклонность. И он подумал о том, сколько мужества потребовалось этой девушке, чтобы спасти ребенка от смерти.
– Еще до прихода солдат Шей стала считать меня своей матерью. У Маленького Перышка не хватало сил заботиться о ней. Она так и не оправилась от родов. В ночь, когда началась резня, она уже была близка к смерти. Я так никогда и не узнаю, болезнь убила ее или солдаты.
