Кэтлин Харингтон - Обещай мне
Полускрытая массивным книжным шкафом, Филиппа незаметно наблюдала за собравшимися. К ней подошла леди Гарриэт и ободряюще потрепала по руке.
– Пора! – решительно провозгласила леди Гарриэт.
– Да-да, – поддержала ее Филиппа, – нет смысла откладывать процедуру, через которую все равно придется пройти.
Финеас Ларпент, нотариус Сэндхерстов, заранее представил обеим леди Бентинк список персон, упомянутых в завещании усопшего, и имя Уорбека было в атом списке первым. Филиппа уверяла себя, что нет никаких причин для беспокойства: Сэнди не мог включить в завещание ничего, что не было бы на пользу ей и Киту – но не могла избавиться от тревоги. Почему имя Уорбека попало в завещание?
Под руку с леди Гарриэт Филиппа прошла к своему месту. Помимо знатных гостей, здесь собрались слуги Сэндхерст-Холла, жившие в доме много лет, – дворецкий, экономка, старшая горничная и садовник, кучер и кухарка. Приехали управляющие из других поместий Сэндхерстов. В хорошо сшитой строгой одежде, они всем своим видом подчеркивали, что относятся скорее к господам, нежели к слугам. Филиппа заметила среди них управляющего Сэндхерст-Холла Стэнли Томпкинсона, долгие годы занимавшегося всеми финансовыми делами Сэндхерстов.
Завещание было написано в последние дни итальянской ссылки, когда Сэнди понял, что смерть уже близка. Завещание вложили в специальный пакет, скрепленный фамильной печатью, и доверенный курьер доставил его в Англию, Финеасу Ларпенту. В конторе нотариуса, в несгораемом шкафу для ценных документов, оно хранилось в ожидании, пока морские пути снова станут безопасными и вся семья покойного соберется в Сэндхерст-Холле, чтобы выслушать его последнюю волю. Сэнди отдал необходимые распоряжения, чтобы его вдове и сыну ежемесячно выплачивалась щедрая сумма на содержание, а старшему управляющему выдавались средства на хозяйственные нужды. Он поставил непременное условие: чтение завещания должно состояться не раньше, чем его останки будут захоронены в фамильном склепе…
К крайнему недовольству Филиппы, Уорбек сел почти рядом с ней. Пару минут спустя расселись все остальные. За письменным столом расположился достойнейший мистер Ларпент с завещанием в руках.
– Мужайся, дитя мое, – негромко послышалось слева.
Филиппа повернулась. Леди Августа. Невозможно было понять, были ее слова шуткой или предостережением, но Филиппа напряглась. Это не укрылось от зорких глаз престарелой леди.
– Помни, на этот раз все происходит на глазах у слуг, – пояснила она. – На кухнях сплетничают с не меньшим удовольствием, чем в светских салонах, и с тем же злорадством, ты уж поверь мне.
– Вам не о чем беспокоиться, бабушка, – ответила Филиппа со спокойной улыбкой, хотя сердце ее ныло от беспричинной тревоги. – Даже если я останусь без единого шиллинга, это не заставит меня упасть в обморок. О чем вы разговаривали с Китом?
– Этот молодой человек уже в пять лет наделен обаянием первого красавца Лондона, – усмехнулась герцогиня. – Только представь себе, что будет, когда ему стукнет пятнадцать. Придется воздвигнуть вокруг Сэндхерст-Холла высокую стену, чтобы преградить доступ юным леди, которым он вскружит голову. Ну, а в двадцать ему придется спешно жениться, чтобы оградить себя от преследования дам, в том числе замужних.
– Да уж, он чудо! – согласилась Филиппа, чтобы поддержать шутку. – Я хотела взять его сюда, но потом передумала. Он еще слишком мал, чтобы терпеливо высидеть такую утомительную процедуру.
Разумеется, истинная причина того, что Кит остался в своей комнате, была иной. Что, если Сэнди, измученный болезнью, решил снять с души грех и в завещании исповедался в совершенном обмане? Ни к чему быть Киту свидетелем скандала.
Очевидно, решив, что он достаточно долго держал аудиторию в напряжении, нотариус поднял глаза от завещания и посмотрел на Филиппу. Та кивнула, и в полной тишине зазвучал монотонный голос Финеаса Лар-пента. Как обычно, сначала перечислялись скромные суммы, завещанные слугам. Сумма выделялась не в зависимости от занимаемого места или обязанностей, а в зависимости от срока службы в Сэндхерст-Холле. Как только стало ясно, что ничего пугающего или неожиданного первые строки завещания в себе не несут, мысли Филиппы обратились к человеку, который сидел рядом.
Уорбек слушал с видом прохладно-отстраненным. Видимо, он был озадачен просьбой явиться на слушание, потому что в какой-то момент ей почудился сдержанный вздох нетерпения. Почему бы ему было не остаться дома, если он так нетерпелив, спросила она себя с вялой иронией.
Сразу за Уорбеком расположились Тобиас и Белль. Они держались за руки, словно им хотелось без слов заверить друг друга, что ничего ужасного не произойдет. Две пары темно-карих глаз, увеличенных толстыми стеклами очков, ловили каждое движение Финеаса Ларпента. Вид супругов Говард, столь очевидно приготовившихся к худшему, испугал Филиппу.
Дальше по ряду можно было видеть Эразма Кроутера.. В библиотеке было прохладно, а порывы ветерка даже заставляли кое-кого из присутствующих ежиться, но лоб Кроутера был покрыт крупными каплями пота. «Интересно, – подумала Филиппа, – почему он так упорно подчеркивает свою бедность. Ведь благодаря щедротам моих мужей она давно осталась в прошлом».
Кроутер прибыл в Сэндхерст-Холл три дня назад, вместе с непогодой.
– Весьма сожалею, что не присутствовал на похоронах маркиза Сэндхерста, – сказал, а вернее, проворчал он с порога. – Сломалась ось кареты. А чему удивляться? Это не экипаж, а полугнилая развалюха. Из-за нее мне пришлось неделю просидеть в каком-то клоповнике, да еще и заплатить немалую сумму.
– Мне очень жаль, что все так получилось, дядюшка, – – сказала Филиппа в ответ, надеясь умилостивить ворчуна приветливой улыбкой. – К счастью, вы живы и здоровы.
«А на что же идут все те средства, которые ежемесячно переводят дяде Эразму?» – снова спросила она себя, но уже в следующую минуту забыла об этом.
– Мне нужен, просто необходим приличный экипаж! – рычал между тем Кроутер.
– Вы его получите, – кротко согласилась она. И на Филиппу обрушился нескончаемый поток жалоб на тяготы дороги и на жизнь в целом. Филиппа старалась слушать с сочувствием, но в душе ее зашевелились прежние недоверие и неприязнь. Она пыталась убедить себя, что несправедлива. Нельзя жить прошлым, нужно уметь прощать, думала она. Ведь после злосчастного пожара дядя Эразм жил в нищете, первое время на подачки жителей Хэмбл Грин, а позже стал нахлебником мужей племянницы. Участь бедного приживалы может ожесточить сердце. Однажды испытав нищету и унижения, человек начинает бояться за свое будущее, и ничто не способно излечить его от этого страха.
