Робин Шоун - Любовник
Только тут Энн заметила, что в нескольких шагах от столика, словно не решаясь приблизиться, ждет молодой рыжеволосый официант. Его трепет был заразительным. Майкл предложил ей не только интимную связь, но и дружбу. Обсуждать.его с незнакомцем означало предать, а если не обсуждать… она никогда не узнает массу интересных вещей.
— Мне, пожалуйста, чай. — Слушаюсь, мэм.
Глаза незнакомца сверкнули серебром.
— Мне… то же, что и леди.
Официант понесся исполнять заказ с такой скоростью, словно по его стопам гнались дьяволы.
— У вас тоже есть прозвище, которое вам дали благодаря вашим способностям зрить ангелов? — Энн хотела заглянуть под маску человека, который назвался другом Майкла, но был настолько непохож на него.
— Нет. — Его губы сложились а подобие улыбки. — Только один мужчина имеет право носить это прозвище.
Энн снова залилась краской.
— Но вы утверждаете, что не хуже его справляетесь с делом. Под каким же именем вас знают?
Улыбка померкла.
— Я Габриэль, мадемуазель, — ответил он.
— Владелец дома Габриэля?
— Да.
Энн помертвела.
— И больше… больше не принимаете клиенток?
— Нет. — Серые глаза смотрели на нее вызывающе. — Но не исключено, что и мне, как Майклу, кто-нибудь сделает предложение. Хотите знать мою цену, мадемуазель?
Он нарочно старался ее смутить и унизить, потому что она казалась ему простушкой. Но в ней горело то же желание, что и в них двоих.
— Почему вы называете меня мадемуазель? — резко спросила Энн. — Я не сообщала вам о своем семейном, положении.
— Замужние дамы являются ко мне ежедневно. Они не удовлетворены возможностями своих мужей. У вас совершенно иной вид.
Гордость не позволила Энн отвести взгляд.
— И какой у меня был вид, месье?
— Девственницы.
Ничто на свете не заставило бы Энн признаться, что он правильно приклеил ей ярлык.
— А теперь?
— Ваша кожа светится удовлетворением. У вас вид женщины, которая наслаждается собственной чувственностью. Хотите узнать, как Майкл сделался проституткой?
Жар невидимыми спорами пронизал ее тело. Да, Энн хотела узнать, как Майкл дошел до своего положения, но не желала проявлять любопытство перед мужчиной, назвавшимся Габриэлем.
— Как давно месье д'Анж живет в Англии? — спросила она.
— Восемнадцать лет.
Женщина была поражена. Дебют Майкла в английском обществе состоялся в тот самый год, что и ее собственный.
— А как давно вы с ним знакомы?
— Двадцать семь лет.
— Значит, вы познакомились во Франции?
— Мы знали друг друга во Франции, — уклончиво ответил Габриэль.
Энн дернула головой, изо всех сил сопротивляясь желанию задать вопрос, который ее больше всего интересовал. Поэтому спросила про другое:
— Мишель по-французски значит Михаил, а вы Гавриил. Вас назвали именами архангелов. Это ваши подлинные имена?
— Мое нареченное имя Габриэль, — снова уклонился от прямого ответа он.
Энн взвесила правдивость его слов. Казалось невероятным, чтобы два француза, два друга, предоставлявшие женщинам услуги, были названы именами небесных воителей.
— А фамилия?
— Мне не требуется фамилия, — презрительно ухмыльнулся ее спутник. — Любой мужчина и поразительное число женщин ответят, кто я такой.
— Вы презираете тех, кто приходит в ваше заведение? — ощетинилась Энн,
— Грех — что-то вроде тараканов: выползает наружу ночью.
— Но, быть может, люди, которые являются к вам, не считают свою потребность грехом?
Габриэль перегнулся через маленький круглый столик.
— А вы, мадемуазель?
— Это не грех.
Знакомое выражение затуманило безупречное лицо. Такое же, как бывало у Майкла. Отчасти боль, отчасти сожаление.
— Задавайте ваш вопрос, мадемуазель.
Сердце Энн учащенно забилось.
— Вы утверждаете, что месье д'Анж — ваш друг, но собираетесь обсуждать со мной Майкла за его спиной.
— Хочу, чтобы вы поняли.
Что именно? Энн заметила, что детский плач стих. По залу прошел холодный сквозняк: кто-то из посетителей вышел.
— Хорошо, тогда ответьте мне вот что. Каким образом вы с вашим другом занялись вашей прежней профессией?
— Встретились по дороге в Париж два беглеца. Ни у того, ни у другого не было ни еды, ни денег. Тогда нас подобрала мадам — если угодно, сводня, — взяла к себе, накормила, одела и научила всему, чтобы мы сумели ей потом отплатить.
Беглецы?
— Сколько вам было лет?
Ее вопрос не заставил дрогнуть его длинные темные ресницы.
— Тринадцать.
Энн почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица.
— Совсем дети.
Уголки его губ приподнялись в насмешливой улыбке, точно так же улыбался Майкл.
— Мой друг к тому времени приобрел достаточный опыт. Он любил женщин, любил чувственные эксцессы, и не верьте, если кто-нибудь станет утверждать обратное.
Энн не поверила Габриэлю.
— А вы?
Но тут подскочил официант и звякнул подносом. Нервный юноша поставил перед ними простые белые чашки и блюдца. Они были сделаны из чего угодно, но только не из фарфора и предназначались для использования, а не для ублажении взора своей красотой. Появилась новая тарелочка — долька лимона скатилась с нее на стол. Энн посторонилась, чтобы официант постелил под ее блюдце белую льняную салфетку. Габриэль не отклонился ни на дюйм.
Руки официанта заметно тряслись, когда он обслуживал заносчивого гостя. Не спрашивая разрешения, он схватил чайник и стал наливать в чашку. Горячая вода хлынула на блюдце.
— Я сама разолью, — коротко приказала Энн. — Ты свободен.
Чайник стукнул о металлическую крышку.
— Слушаюсь, мэм.
Волнуясь не меньше официанта, Энн ухватилась за изогнутую ручку. Габриэль предупредительно поднял блюдце и. чашку. Изящно, словно никогда не жил на улице, как недавно признался. И в тринадцать лет не начал от нужды продавать свое тело.
Энн про себя размышляла: что, собственно, се так поразило? Тринадцать лет — возраст совершеннолетия английских девушек. С этой поры они имеют право продавать свои услуги и их нельзя привлечь по закону. Чем же юноши хуже девушек? Энн аккуратно поставила тяжеленный чайник на стол.
— Молоко, месье?
— Нет, спасибо.
— Сахар?
— Пожалуйста, три кусочка,
Пожалуйста… Спасибо… Как они вежливы друг с другом.
Энн положила сахар в его чашку и еще два кусочка себе. Габриэль не стал ждать, пока она предложит ему лимон, и потянулся за ним длинными изящными пальцами.
— Яне хочу и не нуждаюсь в вашей жалости, мадемуазель.
Она аккуратно расправила на коленях салфетку.
— Я вам ее не предлагаю.
