Кейт Эмерсон - Отказать королю
Если сын миссис Пинкни и заметил, что я не называю его по имени, то не подал виду. Вместо этого он предложил мне посмотреть все товары, которые они с матерью продавали покупателям в своей лавке в Большом гардеробе, и я согласилась. Эдит шла за нами, широко открыв глаза и рот от удивления. Никогда прежде не видела она такого богатого выбора драгоценных тканей и пряжи в одном месте. На полках высились рулоны материи всех возможных цветов и оттенков, стояли катушки с намотанными на них шелковыми нитями. Наконец мы дошли до полок, где хранились шелковые ленты, шнуры, тесьма, кружева и прочие изделия из шелка, которые его мать поставляла ко двору.
— Большую часть этих товаров мы получаем из других стран. Вот тесьма каленая, — скороговоркой зачастил Рейф, намекая, что она и в подметки не годится той, что делается в Англии.
— Каленая? — мне казалось, что так можно говорить только о железных лентах.
— Это на нашем языке значит «из Кельна». Знаете такой город? Эту тесьму пускают на женские пояса и петли для ношения ключей.
Он ткнул пальцем в другую катушку на полке и, усмехнувшись, произнес:
— А эта лента потуренная, не скажу что потыренная. То есть из французского города Тура. Из нее хорошо делать искусственные розы.
Рейф находил ехидное словцо для каждого заморского товара, попадавшегося на нашем пути, и я решила его поддразнить, легко перейдя с ним на ты:
— Тебя послушать, так твоя мать — единственная во всем мире, которая умеет делать из шелка что-то путное…
— Никто не сможет лучшее нее свить сетку для волос или изготовить нарядную кружевную ленту. — Рейф повернулся ко мне, и в его карих глазах блеснул вызов.
Мы замерли. Напряженный взгляд Рейфа остановился на моем лице. Я смело встретила этот взгляд и не отвела глаз. В какое-то мгновение показалось, что мы оба перестали дышать. Потом он протянул руку и нежно дотронулся до моей щеки. Его пальцы (а руки у него снова были без перчаток) едва уловимым, неожиданно нежным движением убрали локон, выбившийся у меня из-под чепца.
Я отпрянула назад, лицо мое пылало.
— Ты забываешься, братец! Видно, ваша семья возомнила о себе бог знает что! — воскликнула я.
Он только усмехнулся в ответ:
— А почему бы нам не гордиться? Мы — честные купцы в нескольких поколениях.
— Да что ты говоришь? А я подумала, у тебя в роду сплошные пираты!
Рейф рассмеялся:
— Говорят, что у хорошего купца и у пирата много общего.
Я рассердилась не на шутку. «Неужели он знает, что мои дед и прадед — из бристольских купцов, ходивших по морю в дальние страны и не гнушавшихся обзавестись при случае корсарским патентом?»[85] — подумала я. Но нет, Рейф со знанием дела толковал о лондонских торговцах и их достославных женах:
— Знаете ли вы, мисс, что профессия мастерицы, работающей по шелку, — единственная, которой лондонские жены могут заниматься без разрешения своих мужей? Моя мать сама ведет дело. Она от своего имени приобретает шелка и сейчас заключила договоры с самыми известными итальянскими поставщиками шелка в Англию.
В голосе Рейфа звучала такая гордость за мать, что я не могла больше на него злиться. К тому же мне захотелось уточнить кое-какие детали его рассказа:
— А миссис Пинкни может оставлять прибыль себе? Или ее получает твой отец?
— Отец в дела матери не вмешивается. Он говорит: «Пусть занимается своей торговлей, у нее это отлично выходит».
Мы продолжили наш путь по складу.
— А что твоя мать делает с шелком после того, как она его купила? Она его красит? — спросила я.
Рейф покачал головой:
— Чаще всего шелк-сырец продается уже крашеным. Мама сначала крутит нить, а потом прядет ее. А из нее она сама и женщины, которых она нанимает, делают всякие мелкие изделия: от шнурков и тесьмы до игольного кружева. Ну, это вы уже знаете.
— Тогда расскажи мне что-нибудь, чего я не знаю, — поддразнила я его.
Высокие полки со всех сторон окружали нас, словно отгораживая от окружающего мира. Мы свернули за угол и потеряли из виду Эдит, остановившуюся, чтобы получше рассмотреть мотки золототканой тесьмы.
— Что-нибудь, чего вы не знаете… — задумчиво повторил мои слова Рейф, а потом усмехнулся и добавил: — Ладно, слушайте. Знаете, о чем гудит сегодня весь Лондон? Хотя, наверное, вам про то рассказывать негоже. В прошлый раз вы здорово отругали меня, мисс, за пересказ досужих сплетен.
Я удивилась, что он запомнил, о чем мы говорили год назад, хотя сама могла воспроизвести каждое слово того разговора.
— Люблю послушать хорошую историю, — язвительно заметила я, — даже если в ней нет ни слова правды.
Похоже, Рейфа мои слова сильно обидели:
— Мне нет нужды придумывать истории, мисс. То, что я вижу вокруг себя каждый день, затмевает фантазии любого поэта.
— Ну, так приведи пример, — потребовала я.
Ждать пришлось недолго. Рейф оглянулся по сторонам и начал издалека:
— Принцесса сейчас в Гринвиче, не так ли?
Я кивнула.
— И там же находится ее мать королева?
— Да. И король скоро присоединится к ним. Он, если ты не знаешь, нынче проживает во дворце Брайдвелл, что рядом со стеной, окружающей Лондон.
Строго говоря, Брайдвелл был совсем рядом с тем местом, где мы сейчас находились.
— Я хорошо знаю, где король проводит свои дни… и свои ночи, — бросил Рейф. Губы его исказила гримаса неодобрения, и он добавил: — Впрочем, все в Лондоне это знают, тут я тайны не открою.
Заговорщицки поглядев по сторонам, он взял меня за руку, притянул к себе так, что я почувствовала запах сандалового дерева, идущий из складок его одежды. Даже сквозь многослойные рукава я ощущала его пальцы на моей коже и не пыталась освободиться.
Рейф заговорил тихим голосом:
— Перед тем как королева Екатерина отбыла в Гринвич, она делила Брайдвелл с королем. В этом дворце нет ни церкви, ни часовни, поэтому тот, кто хочет послушать мессу, должен пройти над рекой Флит по галерее, которая ведет прямо в аббатство на другой стороне.
— Ну да, в аббатство Блэкфрайерз, — пробормотала я, не в силах сосредоточиться из-за приятной теплоты, разливавшейся из-под пальцев Рейфа по моей руке. — Живущие там монахи-доминиканцы надевают черные накидки поверх своих белых ряс, отсюда и название обители[86].
Рейф нетерпеливо выдохнул:
— Не в этом дело, мисс Лодж. Слушайте внимательно, что я вам говорю. Эта галерея длиной более двухсот футов. Любой человек, находящийся на улице под нею, видит, кто по ней идет. Когда королева жила в Брайдвелле, ее верные сторонники из числа жителей столицы собирались на улице напротив галереи, чтобы посмотреть на свою повелительницу. Каждый раз, когда она появлялась, они выкрикивали слова поддержки.
