Мэри Бэлоу - Шляпка с перьями
– Это была игра, – сказала она. – Ради детей.
В определенном смысле это было правдой. Начала она играть ради детей. Но очень быстро сама превратилась в ребенка.
Ее все еще подоткнутое платье было испачкано в траве. Завитки волос торчали всюду, даже там, где их не должно было быть. Ей было жарко. Кто знает, сколько времени он простоял, глядя на нее. По последним словам можно было понять, что он видел ее последнюю подачу лорду Фрэнсису. Это также значило, что он видел, какая сумятица поднялась после победы. Он видел, как она валялась на траве, беспомощно смеясь.
Даже если бы она постаралась, то не могла бы попасть в более невыгодное положение, думала она.
– Ваш ридикюль, – сказал он, протягивая его ей. – Пойдемте. Мы немного прогуляемся.
Чтобы отругать ее наедине, подумала она, беря его под руку и даже не оглянувшись назад, когда он повернулся, чтобы крикнуть остальным, что они прогуляются перед чаем. Чтобы сообщить ей, что ее поведение бесконечно далеко от того, что он ожидает от леди. Что оно неприемлемо для леди, которая должна стать герцогиней меньше чем через неделю.
Она подумала, не расторгнет ли он помолвку. Нет, тут же решила она, он этого не сделает. Слишком поздно. Слишком большой скандал в обществе это вызовет как для него, так и для нее. К тому же он слишком добр, чтобы бросить ее.
Она начинала ненавидеть доброту.
И она начинала ненавидеть себя за это.
Он чувствовал себя так, словно ему дали пощечину – такое же унижение, шок – и боль.
Он едва поверил своим глазам, когда вернулся с прогулки с мужчинами и младшими детьми, которые наверняка не дали бы женщинам отдохнуть, если бы он не предложил взять их с собой хотя бы на полчаса.
Одна из женщин играет в крикет с Неллером и детьми.
Это могла быть только Стефани. Он немедленно вспомнил, что говорил тот слишком красивый старый друг его невесты, с которым она встретилась в Королевской академии. Да, это была Стефани, в элегантном муслиновом платье, поднявшемся слишком высоко, так, что были видны лодыжки, без шляпки и с растрепанным нимбом рыжих волос надо головой. Это была Стефани, светящаяся от удовольствия и смеха, целиком погруженная в игру.
Он ни разу не видел женщины прекраснее.
И она принадлежала ему. Вся эта красота, живость, готовность радоваться жизни принадлежали ему. Он почувствовал прилив острого физического желания обладать ею. Но как только это слово возникло в его мыслях, он понял, что не прав – и по отношению к себе и к ней. Скорее это было осознание восхищенного обладания. Нет, и эти слова не были до конца точными.
Он влюбился в нее, понял он наконец, – он доволен и гордится ею. Горд от того, что его ближайшие друзья тоже смотрят на нее и видят, что он очень правильно выбрал невесту.
Он представил ее играющей с его детьми – с их детьми. И на этот раз его чувство нельзя было спутать ни с чем – он действительно страстно захотел обладать ею.
Он появился почти перед концом игры и остановился чуть в стороне, как раз вовремя, чтобы увидеть ее действительно сильную подачу Неллеру. Неллер, конечно, ей невольно подыграл, ударив раньше времени. Бриджуотер оперся одним плечом о дерево и смотрел, как малыши из команды Стефани сбили ее с ног и взгромоздились сверху веселой кучей. Он видел, как она смеялась и обнимала их, весело возясь на земле, превращая день в праздник. Он даже заметил, как она бросила беспокойный взгляд на Неллера и проигравшую команду, чтобы убедиться, что они не обижены.
Какая же она чудесная, думал он. Он не мог представить ни одну леди из своего окружения, которая рискнула бы испортить платье ради того, чтобы доставить радость детям, которые даже не были ее собственными. И, как он подозревал, чтобы доставить удовольствие себе. Его опечалила внезапно возникшая мысль, что все веселье и живость, и даже смех безжалостно изгонялись из жизни детей благородного происхождения, как только они начинали подрастать. Джентльмены, и в особенности леди, в любом возрасте должны вести себя со спокойным достоинством.
Ему досталась, понял он, без всякой заслуги с его стороны, самая подходящая невеста. Может быть, она поможет ему ослабить плен привычек. Может быть, она поможет ему снова ощутить радость. Может быть, она научит его смеяться при посторонних.
И вот дети разбежались, бросив свою героиню, чтобы насладиться славой, похваставшись перед родителями. Она встала на ноги, начала отряхиваться – и вдруг увидела его.
Она изменилась в одну секунду. Еще мгновение назад она светилась от смеха. И сразу же ее лицо приняло ледяное выражение, а губы сжались. Она сразу начала выглядеть неряшливо.
В этот момент он почувствовал, будто его ударили.
Он испортил ей настроение.
Как же она должна ненавидеть его.
Он мог думать только о том, что она сразу смутится, как только увидит, в каком она виде. Ей нужно привести себя в порядок. Ей нужен укромный уголок, чтобы сделать это. Он действовал инстинктивно, идя к ней и поднимая по дороге с одеял ее ридикюль – может быть, там есть гребешок.
Он хотел сказать ей, каким замечательным игроком она была. Он хотел сказать, как он горд тем, что она доставила радость детям. Он хотел сказать, какой прекрасной она выглядит в его пристрастных глазах. Он хотел сказать, что любит ее. Но он был задет. Ему было больно. Он ей не нравится. Он просто пробормотал что-то о ее подаче, взял за руку и повел куда-то за дубы.
Он ощущал внутренний холод и дискомфорт. Его отвергли. Его ненавидят.
– Вам захочется привести себя в порядок перед чаем, – сказал он.
– Да.
Они уже скрылись из вида за деревьями. Она забрала у него руку и одернула платье. Теперь он понял, почему ее лодыжки оказались на виду. Она подоткнула ткань под ленту, охватывавшую ее платье под грудью. Она быстро посмотрела на него, стоящего с руками, спрятанными за спиной. Ему показалось, что в ее взгляде светилась ненависть.
– Ни одна леди не позволила бы себе такого, верно? – сказала она.
– Повернитесь, – сказал он. – У вас вся спина в траве.
Она покорно повернулась, и он начал осторожно отряхивать ее платье одной рукой, стараясь, чтобы его жесты выглядели как можно менее интимными, и невольно касаясь нежных округлостей под платьем при каждом движении руки.
– Теперь следует уделить внимание прическе, – сказал он, когда она снова повернулась. – У вас в ридикюле есть гребень?
– Да, – сказала она сквозь зубы. Наверное, она и его стесняется, подумал он. Может быть. Возможно, за всем этим было смущение, а не ненависть. Он смотрел, как она вынимает шпильки из прически и зажимает их между губ, чтобы руки были свободными, прежде чем снова воткнуть в волосы – такие густые и тяжелые. Он вспомнил, какие они были тогда, первой ночью в гостинице, и тяжело выдохнул. Она ни на миг не поднимала глаза.
