Кристина Додд - Мой верный рыцарь
Довольно странно было чувствовать себя ягненком.
– Миледи, я никогда вам не лгал. Когда вы пришли в харчевню нанимать меня, я признался вам, что уже не самый знаменитый воин в Англии.
Элисон по-прежнему молчала. Она только положила ему руку на бедро и ущипнула, словно пробуя на упитанность.
– Ваш Хью просто великолепен, – сказал он немного громче. – Вряд ли здесь кто понимает, насколько он хорош.
Его руки лежали поверх одеяла, и она пристально смотрела на них.
У него задергались пальцы.
– Но это не оправдание. Некоторые приемы я утратил навсегда. У меня уже нет проворства молодости. Но если я стану упражняться, меня снова будут бояться.
Тепло ее ладони действовало на его кожу. Ее пристальный взгляд действовал на его сознание. Будь на ее месте другая женщина, он бы мог подумать, что она прикидывает, каков он в постели. Но только не Элисон. Она уже не раз доказала, что мыслит логически. Однако – и тут его собственная логика отказывала ему – он не мог понять, почему она смотрит на его тело, когда оно оказалось непригодным для ее целей.
– Позвольте мне остаться. Я могу многому научить Хью, и никто лучше его не поможет мне вернуть прежнюю форму.
Она не ответила, и он шевельнул ногой.
– Леди Элисон?
Элисон отняла руку и уставилась на ладонь, как будто это была чья-то чужая рука.
– Могу я остаться и доказать, что я достоин вашего доверия?
Она посмотрела на него и облизнула губы. Он видел, как они складывались, чтобы произнести: «Нет». Сейчас она скажет «нет».
Но она сказала «да» и выглядела при этом такой же удивленной, как и он.
– Да, – твердо повторила Элисон. – Вы можете остаться. Если вы будете каждый день упражняться с Хью. Но только до базарного дня в праздник урожая. До него остается меньше месяца, и если к этому времени вы не преуспеете, вам придется уйти, и я… – Губы ее задрожали, но она закончила твердо. – Мне придется взять оборону Джордж Кросса на себя. Мне, вероятно, следовало с этого и начать. Было бы больше толку.
– Оборона – это дело мужчин, – живо возразил он.
– Я поручила это двум мужчинам, и оба они не справились.
Покраснев, он отвернулся.
– Прошу меня простить. – На этот раз она положила руку ему на плечо. – Вы оправдали мои ожидания и одним своим присутствием отогнали опасность, но больше мы на вас полагаться не можем. Вся деревня знает, что Хью победил вас. Скоро это станет известно любому заезжему торговцу, и слух пойдет по всей Нортумбрии. Я, разумеется, не ношу доспехов, но мои меры безопасности основываются на способности все налаживать и устраивать, и в этом я сильнее любого мужчины.
Скинув ее руку со своего плеча, он раздраженно спросил:
– А если вы в этом так сильны, миледи, какой вам толк от мужчин?
На этот раз он заметил, он увидел отчетливо, что в ее глазах вспыхнул интерес, а потом она осторожно потрогала ему ребра:
– Вам очень больно?
Это не был ответ на его вопрос, и он кротко заметил:
– Я могу исполнять свои обязанности.
– Хорошо. – Она бегло коснулась пальцами его бедра. – Хорошо.
В задумчивости Элисон вышла из комнаты.
Женщине всегда нужен мужчина. На это есть по меньшей мере одна причина, и, судя по выражению лица леди Элисон, Дэвид готов был поклясться, что она решила испытать его на этот предмет.
– Миледи прислала меня с подносом.
Дэвид перестал созерцать темноту под пологом постели и обратил свой взор на Эдгара. Мальчик стоял в дверях с подносом, нагруженным всякой снедью. Он вошел, поставил поднос на стол у постели и принесенной им с собой свечой зажег на столе уже припасенные Хетти свечи.
На лице его Дэвид заметил упрямое недовольство. Ему не хотелось быть здесь. Он не хотел служить падшему герою и не скрывал этого.
Хуже всего было то, что Дэвид сам не желал, чтобы ему служили из-под палки. Каким унижением было для Эдгара прислуживать человеку, которого все считали трусом! Но если леди Элисон приказала ему служить Дэвиду, то им обоим ничего не оставалось делать, как повиноваться. Дэвид взбил подушки, положил их себе под спину и без выражения сказал:
– Давай его сюда.
Эдгар медленно приблизился вновь к постели. Он не сводил глаз с содержимого подноса.
Разложенные на нем деликатесы изумили и Дэвида. Уха в горшке, благоухающая травами. Хлеб с ароматом шафрана. Молодое-вино, нарезанная тонкими ломтиками и украшенная листьями мяты баранина на серебряном блюде вместе со сливочным сыром.
– Бог мой! – в недоумении воскликнул Дэвид. – Уж не праздник ли какой сегодня?
– Миледи говорит, что вам необходимо укрепить свои силы.
– Для борьбы.
Эдгар тихонько хихикнул. Дэвид схватил его за тунику и притянул к себе.
– Почему ты смеялся?
– Я не смеялся.
– Ложь. – Отпустив его, Дэвид взял поднос. – Ты разочаровался во мне и думаешь, что это освобождает тебя от твоей клятвы?
– Нет. – Голос Эдгара сорвался. – Но я не хочу, чтобы вы били меня за то, что я думаю.
– А как часто я это делал?
Эдгар заметно смутился.
– Никогда. – Он соскочил с табурета и отступил на безопасное расстояние. – Ну да, я смеялся над вами. Сейчас над вами все смеются.
Дэвид поставил поднос на колени и, развернув, встряхнул салфетку.
– Потому что я сегодня потерпел неудачу?
Эдгар засунул руки под мышки и съежился.
Чувство унижения снова начало терзать Дэвида. Он с силой сжал в руке ложку.
– Если ты не хочешь находиться здесь со мной, почему ты не уходишь?
– Они и надо мной тоже смеются.
Дэвид взглянул на дверь. Ну конечно. Разочарованная замковая прислуга должна же на ком-то вымещать свой гнев. Дэвид был для них недосягаем, так кто же лучше, чем его сквайр, мальчишка, да еще незаконнорожденный, который не в состоянии защититься от насмешек.
Теперь Дэвид действительно презирал себя как труса, обрекшего ребенка на поругание. Он решил возместить ему это.
– Хочешь мне что-нибудь сказать?
– Нет, – пробормотал Эдгар.
– Еще одна ложь, – упрекнул его Дэвид.
У Эдгара сверкнули глаза.
– Ну и что же? Вы тоже мне лгали.
– Когда?
– Когда позволили мне думать, что вы – легендарный рыцарь.
С трудом овладев собой, Дэвид гневно сказал:
– Не я сочинил эту легенду, и не я ее рассказывал. Если я и позволил тебе что-то думать, это то, что я величайший воин в христианском мире.
– Это интересно!
Эдгар произнес это слово с откровенным презрением, и Дэвид понял, что с любым другим человеком в замке ему было бы легче. В конце концов, взрослые умеют притворяться. Одиннадцатилетний Эдгар проявлял жестокую откровенность, и Дэвид почувствовал себя вынужденным смягчить его негодование.
