Мэдлин Хантер - Украшение и наслаждение
Сидевшему напротив мужчине было, наверное, чуть за тридцать. В своем длинном коричневом сюртуке и небрежно повязанном шейном платке он выглядел почти франтом. К тому же у него были ухоженные усы и короткая бородка, а из-под густых темных бровей внимательно смотрели голубые глаза.
— Вы одна? — спросил он, но этот вопрос прозвучал скорее как утверждение.
Эмма молча кивнула, и мужчина сказал:
— Довольно глупо…
— Вы не оставили мне выбора. Если бы я пришла не одна, разве вы вошли бы?
— Мне не пришлось бы входить. Одна славная женщина передала бы все, что требуется, моему другу. И я здесь ненадолго. Всего на несколько минут. Не более.
Решив побыстрее начать разговор, Эмма сказала:
— Вы должны обещать, что никому не расскажете то, что сейчас узнаете. Я не могу рисковать. Ведь если станет известно…
— Уместно ли ставить мне условия? — перебил контрабандист. — Ведь это вы искали встречи со мной, не я с вами.
Он тихо рассмеялся.
— Весьма сожалею, но все же я должна просить вас как… джентльмена… дать мне честное слово, что вы будете молчать.
Контрабандист с любопытством взглянул на девушку. Потом кивнул:
— Хорошо, даю слово. Говорите.
— Я дочь Мориса Фэрборна. Ему принадлежала земля и особнячок недалеко отсюда…
— Да, знаю.
— Два года назад исчез мой брат Роберт, — продолжала Эмма. — И я опасаюсь, что его захватили какие-то контрабандисты. Конечно, я вовсе не…
— Никто на этом побережье его не захватывал, — снова перебил голубоглазый.
— Вы уверены? Могут ведь найтись люди, которые считают, что на этом легко заработать.
Он посмотрел на нее с раздражением и в то же время, как ей показалось, даже с некоторым сочувствием.
— Иногда здесь появляется кое-кто не из здешних мест. Море есть море. Но это рискованно.
Эмма не поняла, о каком риске шла речь, но подумала, что расспрашивать не стоит.
— Значит, вы что-то слышали об этом? То есть о моем брате или тех, кто не из этих мест и кто удерживает его в плену… Видите ли, все считали, что он погиб, но теперь я уверена, что брат жив. И я должна попытаться…
Голубоглазый резко вскинул руку, заставляя девушку замолчать, потом перевел взгляд на сидевшего у окна человека. Тот ответил ему каким-то жестом, затем уставился в окно, что-то высматривая на улице. И все в пабе, включая хозяина, мгновенно притихли, как животные, почуявшие опасность.
Вскоре человек у окна очередным своим жестом успокоил всех, и собеседник Эммы проговорил:
— Было бы чертовски досадно угодить за решетку, мисс. Что же касается вашего вопроса, то могу сказать, что ничего не слышал о человеке, которого держат в заложниках.
— А вы не могли бы разузнать о нем? Вы ведь разговариваете с другими… с такими же, как вы?
— Если его держат где-то поблизости, то смогу. Что же касается всего юго-восточного побережья, то не уверен — могу узнать, но могу и не узнать.
Эмме очень не хотелось задавать следующий вопрос, но она все же спросила:
— А вы не знаете, мой отец или брат… они не имели с кем-то из людей вашего круга каких-нибудь общих дел?
Эмма заметила жалость в глазах собеседника, и этого было достаточно, чтобы заподозрить, что едва ли он даст правдивый ответ.
— На вашем месте, мисс, я бы не думал об этом. К нам поступают вещи, которым было бы лучше находиться у него, но ваш отец не вел дел ни с кем из наших. По крайней мере ни со мной, ни с моими парнями. Но побережье имеет большую протяженность, и за других я не поручусь.
Тихонько вздохнув, Эмма проговорила:
— Что ж, хоть что-то я узнала. Конечно, почти ничего, но все же… Благодарю вас за вашу любезность, за то, что согласились со мной встретиться.
Она встала, собираясь удалиться, и ее новый знакомый тоже поднялся. В следующее мгновение Эмма увидела еще одного посетителя, только что вошедшего в паб через дверь черного хода. Она замерла, не в силах отвести от него глаз, а он уставился на нее с яростью и изумлением.
Голубоглазый контрабандист взглянул на вошедшего и, к удивлению Эммы, с невозмутимым видом снова уселся на скамью.
— А вот и Саутуэйт, — пробормотал он. — Так вы — его женщина?
— Нет! — выкрикнула Эмма. — И не я привела его сюда! Клянусь, что не я!
Она тоже заняла свое прежнее место.
Саутуэйт же подошел к ним. Его ярко-синий костюм для верховой езды резко контрастировал с простой и неброской одеждой остальных мужчин, и невозможно было не заметить пистолет у него за поясом.
Тут мужчины, сидевшие в зале, поднялись со своих мест и вышли. И даже хозяин решил, что ему следовало подышать свежим воздухом.
А граф пристально посмотрел на голубоглазого и проворчал:
— Ты, Таррингтон?
Контрабандист молча кивнул. Было очевидно, что они с графом знали друг друга.
— Что вы здесь делаете, мисс Фэрборн? — спросил Саутуэйт.
— Жду, когда будет готово баранье рагу, милорд.
Таррингтон хмыкнул, услышав такой ответ. Но графу ответ, должно быть, не понравился, и он пристально взглянул на контрабандиста. А тот, к удивлению Эммы, смотрел на Саутуэйта с совершенно невозмутимым видом и ничего не говорил, хотя граф явно ждал каких-то объяснений.
— Вижу, что и у преступников есть представление о чести, — сказал наконец граф.
Таррингтон усмехнулся:
— Здесь нет преступников, сэр. Есть человек, желающий выпить эля, а также хорошенькая женщина, ожидающая, когда будет готово рагу. — Контрабандист бросил взгляд в окно и добавил: — Думаю, вам лучше выбраться отсюда тем же путем, каким вы пришли. И без меня. В данном случае не важно, есть ли при вас пистолет или нет. Не хочу, чтобы вам пошла во вред преданность моих ребят.
— Я приехал сюда не ради вас. — Саутуэйт повернулся к Эмме. — Если вы окажете мне честь, мисс Фэрборн, я провожу вас домой.
Она не хотела, чтобы граф провожал ее. При всей учтивости его слов они звучали как приказ. И Эмма по-прежнему сидела у стола, пытаясь придумать выход из этой затруднительной ситуации.
Таррингтон же, наблюдая эту сцену, явно забавлялся. Контрабандист не нарушил свое слово и ничего не рассказал графу. Но он не собирался заступаться за Эмму.
— Я вынесу вас отсюда, если понадобится, — предупредил ее Саутуэйт. — Поэтому будет достойнее, если вы добровольно подчинитесь, мисс Фэрборн.
Решив, что не стоит упрямиться, Эмма наконец встала. Граф тотчас взял ее за руку и повел к черному ходу, а затем — по тропинке к коновязи, где оставил свою лошадь.
— Я пойду пешком.
Эмма рывком высвободила руку.
Но Дариус тут же подхватил ее и усадил в седло; усадил по-женски, боком.
