Шевалье (Рыцари). Книги 1-3 - Жюльетта Бенцони

Покидая Реми, Оливье и Пьер де Монту посоветовали ему отправиться за матерью и сестрой, чтобы жить вместе.

— Ни один из бывших слуг короля не будет отныне в безопасности, — заметил Монту. — И первый, кому угрожает опасность, — это Мариньи. Сварливый его ненавидит, и еще больше его ненавидит Карл де Валуа, который станет теперь всемогущим...

— Возможно, но почему обыкновенные женщины должны от этого пострадать?

— Не забудьте Гонтрана Эмбера. Если декреты и законы, принятые при предыдущем короле, будут упразднены, он очень скоро с радостью бросится к ногам Людовика, чтобы добиться отмены приговора, вынесенного ему прежним властителем.

— И тогда дамы из Пассиакума окажутся в его власти, — добавил Оливье. — Нельзя их там оставлять...

— Завтра мы отправимся за ними, — сказал Ковен с неожиданной властностью в голосе. — Так как я заменяю мэтра Матье, мне кажется естественным взять на себя заботу о его семье, — добавил он, посмотрев на Оливье вызывающим взглядом.

Ответ прозвучал незамедлительно:

— У них есть Реми. Отныне именно он является главой семьи!

— Я думаю, что у него нет оснований отказываться от моей помощи. Ведь до сегодняшнего дня я делил с ним и радости, и горести, не так ли? А так как вам запрещено возвращаться... мессир, — добавил он почтительно, но с долей насмешки в голосе, устанавливая дистанцию и словно отстраняя Оливье, — пора вам оставить заботу о нас!

Оливье отвернулся от него и обнял Реми за плечи.

— Никогда я не оставлю заботу о вас и ваших близких, — сказал он с глубоким чувством, — где бы я ни был. Помни, что если вдруг тебе понадобится моя помощь, то дорога в мои края не так уж и длинна...

Глава XIV

Разрушенная башня

Больше четырех месяцев добирались путники до владений Папы. Ранняя в этом году зима почти сразу же обрушила на них пронизывающие ветры и снега, в которых терялся лошадиный след. Им пришлось пересекать темные леса, населенные стаями волков, с которыми не раз пришлось сражаться так же, как и с разбойниками, хотя бандиты предпочитали оставаться у огня в своих «берлогах», чем выходить на дорогу в поисках редких в это время года проезжих.

Так как Оливье был теперь не один, он решил воспользоваться кошельком, который дал ему Ален де Парейль, чтобы купить в Корбее себе и другу два просторных и теплых плаща с капюшонами и две пары крепких башмаков, способных выдержать долгую дорогу. О том же, чтобы приобрести коней, не было и речи, ибо их пришлось бы кормить и, может быть, бросить на съедение зверям. Они пойдут пешком, как паломники, которыми они и в самом деле тем больше становились, чем дольше шли. Дух бывалых тамплиеров, давно погребенный в глубине сердца, просыпался в них, оживал. И, прежде всего, преданность Деве, культ которой сделали повсеместным рыцари, носящие на своих плечах плащи с красными крестами. Для Оливье возвращение былой религиозной страсти было естественным, потому что она никогда в нем не умирала, но для Пьера, жизненный путь которого был полон насилия и мыслей об убийствах, это было не так-то легко. Тем не менее то, что произошло, благотворно повлияло на него, он принял это просто, без хвастовства и сохранил при этом свой непростой характер. Монту словно бы просыпался от глубокого сна. Оливье понял это, когда они прибыли в Санс, архиепископом которого был тот самый презренный Жан де Мариньи, и когда Монту остановился перед собором Сен-Этьен, чтобы послушать мощные удары колокола под названием Мари на свинцовой башне, он спросил:

— У вас в Провансе есть места паломничества к Богородице?

— Много! В одном Марселе их три: Нотр-Дам-де-Конфессион, Нотр-Дам-де-л'Ювон и Нотр-Дам-ла-Брюн. Есть и другие, но для меня особенно дорого одно, потому что матушка любила посещать его: Нотр-Дам-де-л'Этуаль в Мустье. Отец сказал мне, — добавил он с улыбкой, — что она ходила туда молиться Деве Марии, чтобы та помешала мне вступить в Храм.

— Ее молитва не была услышана.

— Нет, не была. Однако до последнего часа она глубоко и нежно почитала Ее... Это великолепное и почти дикое место: часовня притулилась к горе над деревней, спрятавшейся в глубине ущелья, под боком у маленького, но строгого монастыря.

— Тогда, пожалуйста, примем обет, что если Дева Мария поможет нам добраться невредимыми до земли Прованса, мы будем молиться в каждом посвященном ей храме на нашем пути, а закончим паломничество перед этим алтарем, когда прибудем в Валькроз...

— Если Валькроз еще существует...

Так они и сделали, но, конечно, обошлись без распевания псалмов и дневных молитв. На пути им встречались засады, опасности, часто погода была несносной, и со всем этим надо было бороться. Если на дворе бушевала буря, то путники находили в монастырях не только приют на ночь, но и могли остаться там на несколько дней. Оливье, вспомнивший, что был резчиком, всегда находил какую-нибудь статую, которую надо было подправить, или кусок камня, который можно было обтесать, а Монту тем временем участвовал в тяжелом труде церковной общины. В Фонтене, где им пришлось встретить Рождество, они провели две недели и столько же в Сито[236]. В великолепном Клюни, где Монту лечился от тяжелого гриппа, — около месяца, и так далее. Они обходили стороной владения бывших тамплиеров, особенно если в них теперь хозяйничали госпитальеры. Может быть, оттого, что они не скрывали, кем были раньше, им удавалось избегать снисходительной жалости бывших соперников. А пропуск, выданный Филиппом, им так и не понадобился, и они сохраняли его как память. Странники молились за эту странную душу, непостижимую для всех, кроме Бога, — душу человека, любившего Францию и презиравшего людей.

Когда, миновав Лион, они стали спускаться в долину Роны, суровый климат стал более мягким. Еще нежаркое солнце сияло в безоблачном небе. Река катила бурные воды, но на ее берегах попадались спокойные бухточки. Увидев это, Оливье сошел со старой римской дороги и спустился к воде. Там, не сказав ни слова, он начал раздеваться.

— Что такое, что вы делаете? — поинтересовался Монту.

— Собираюсь помыться, и