Непокорная фрау Мельцер - Анне Якобс
– Он звонил мне вчера, – сказал Пауль. – Завтра думает вернуться на работу.
– Мы должны были пригласить его на кофе, – сожалела Алисия. – Он такой милый человек!
Серафина строго следила за тем, чтобы Додо и Лео не оставляли крошек на столе, а Хенни беззаботно украшала скатерть вокруг тарелки с тортом пятнами крема и шоколада.
– Есть ли какие-нибудь новости от Элизабет? – спросила гувернантка. – К сожалению, она редко мне пишет, что очень огорчает. Лиза – моя лучшая подруга.
– Тогда почему она так редко пишет вам? – язвительно спросила Китти.
– Вам, конечно, она наверняка пишет чаще, дорогая фрау Бройер.
Алисия допила свой кофе и попросила Юлиуса принести ей очки и стопку писем на ее столе.
«О, боже, – подумала Мари. Сейчас она прочтет последнее письмо Лизы, которое мы все и так уже знаем. А после этого, наверное, расскажет нам о своей юности в имении. Бедный Лео, если я разрешу ему сейчас переобуться, бабушка обидится».
– Дорогие мои! – воскликнула Китти через стол. – Прежде чем мы послушаем сельские излияния Лизы, я хотела бы сообщить вам великолепную новость. Мне пришло письмо… из Франции!
– О, боже! – вздохнула Алисия. – Неужели из Лиона?
– Из Парижа, мама!
– Из Парижа? Ну, главное, чтобы его не написал этот… этот… француз!
Китти покопалась в своей сумочке. Она выложила рядом с тарелкой несколько флаконов духов, две серебряные пудреницы, связку ключей с брелоком, использованные кружевные платки и набор помад, жалуясь, что в этой сумка исчезают все важные вещи.
– Вот! Наконец-то. Вот оно. Письмо от Жерара Дюшана, которое я получила вчера утром.
– Так и знала, – прошептала Алисия.
Пауль тоже нахмурился, а гувернантка приняла озабоченный вид, как будто она отвечала за честь семьи Мельцеров. Мари заметила, что Гертруда была единственной, кто сохранял спокойствие и даже угостилась третьим куском торта. Казалось, она уже знала содержание письма.
– «Моя милая, очаровательная Китти, мой прекрасный ангел, о котором я думаю день и ночь», – невозмутимо начала Китти, сияя.
– Пожалуйста, только не при детях! – сердито попросила Алисия.
– Мама права, – согласился Пауль. – Это более чем неуместно, Китти!
Китти раздраженно покачала головой, показывая, что ей нужна тишина, чтобы читать вслух.
– Я опущу первую часть и перейду сразу к главному. Итак: «… к моей огромной радости, мне удалось обнаружить большое количество картин немецкой художницы Луизы Хофгартнер в наследстве покойного коллекционера Самуэля Кон-д’Оре…»
Мари вздрогнула и подумала, что ослышалась. Действительно ли Китти только что произнесла имя Луизы Хофгартнер?
– Да, Мари, – подтвердила Китти. – Речь идет о более чем тридцати картинах, которые нарисовала твоя мать. Этот Кон-д’Оре был сказочно богат и собирал все возможные направления искусства. Похоже, по какой-то причине он был неравнодушен к Луизе Хофгартнер.
Мари посмотрела на Пауля. Он был удивлен не меньше ее и с восторгом улыбнулся ей. Ее охватило теплое чувство.
– Это… это действительно великолепная новость, – обратился он к ней.
– Ну, – заметила Алисия, – все зависит от того, что собираются делать с этими… произведениями?
– Они выставлены на продажу, – ответила Китти. – Наследники господина Кон-д’Оре меньше интересуются искусством, чем звонкой монетой. Вероятно, будет аукцион.
– Картины уйдут с молотка? – взволнованно воскликнула Мари. – Когда? Где?
Китти сделала успокаивающий жест в ее сторону и вернулась к своему письму.
– «…Поскольку я предполагаю, что твоя невестка заинтересована в приобретении работ своей матери, я уже провел предварительные переговоры с наследниками. Они готовы отдать коллекцию Хофгартнер по разумной цене».
– Что подразумевается под разумной ценой? – поинтересовался Пауль.
Китти пожала плечами.
– Сумма в письме Жерара не упоминались, он весьма осмотрителен в этих вопросах. Но он все равно пройдоха. Он хочет взять с меня дополнительные деньги за упаковку и транспортировку, этот мошенник. Сначала называет меня своей очаровательной Китти и пишет, что мечтает обо мне день и ночь, а потом протягивает руку за деньгами. Мне не нужен такой воздыхатель.
– Ты должна была понять это с самого начала, дорогая Китти, – сухо заметила Алисия. – Я думаю, мы не должны поощрять этого человека поддерживать с нами контакты. Поэтому я категорически против принятия любых услуг с его стороны.
Мари хотела возразить, что она очень благодарна месье Дюшану за то, что он передал им эту информацию, но Пауль ее опередил:
– Я не согласен, мама. Жерар Дюшан просто предлагает нам сделку. Само собой разумеется, что мы возместим ему расходы и, возможно, даже заплатим комиссионные.
Алисия глубоко вздохнула и снова приложила руку ко лбу:
– Юлиус! Попросите Эльзу принести мне порошок от головной боли. Пакетики лежат в моей тумбочке рядом с кроватью.
Мари почувствовала на себе вопросительный взгляд Пауля, но не могла выразить то, что происходило в ее душе. Она почти ничего не знала о жизни и творчестве матери. Ей рассказывали только о последнем годе жизни и трагической смерти Луизы Хофгартнер. Ее мать в Париже встретила гениального конструктора Якоба Буркарда, пара обвенчалась в церкви Аугсбурга, но вскоре Буркард умер. Луиза осталась без гроша в кармане. Какое-то время она содержала себя и новорожденную дочь Мари небольшими заработками, но зимой в ледяной квартире подхватила воспаление легких и через несколько дней скончалась. Маленькую Мари отдали в сиротский приют.
– К тому же я думаю, что эти картины нас не касаются, – продолжала Алисия. – Мари теперь Мельцер…
– Что ты хочешь этим сказать, мама? – Китти бросила письмо на предметы, которые выложила из сумочки, и с тревогой уставилась на мать.
Алисия, однако, подняла чашку с кофе к губам и спокойно сделала глоток, прежде чем ответить.
– Что ты всегда так волнуешься, Китти… Я просто сказала, что Мари теперь член семьи.
– Пожалуйста, Китти, – вмешался Пауль. – Давай сохранять спокойствие, не стоит спорить из-за этого.
– Пауль абсолютно прав, – произнесла Гертруда.
Мари чувствовала себя беспомощной. Конечно, она не хотела ссоры хотя бы из-за Лео и Додо, которые с озабоченным выражением лица следили за разговором. С другой стороны, эта новость всколыхнула все внутри нее. Картины, которые нарисовала ее мать, – разве это не послания из прошлого? Разве они не могут рассказать бесконечно много о ее матери? Все то, что Луиза Хофгартнер не смогла передать своей маленькой дочери, ее надежды, ее убеждения, ее стремления – все это было в ее произведениях. Конечно, теперь она была Мельцер. Но прежде всего она дочь Луизы Хофгартнер.
– Что ты думаешь, Мари? – обратилась Китти через стол. – Ты еще ничего не сказала. О, я так хорошо тебя понимаю. Ты все еще совершенно ошеломлена новостью, не так ли?
