Джудит Тарр - Дочь орла
Он выглядел сурово, как всегда, но глаза его светились. Может быть, от зрелища, которое он видел перед собой: все вельможи его родного королевства с женами и детьми, все князья церкви, и среди них его дочь-аббатиса. Один за другим подходили с дарами и почтительными приветствиями послы отовсюду: Рим, Беневенто, Русь, мадьярские племена, булгары, Богемия, Польша, Датская марка, сарацины из Африки; и даже надменная Византия признала силу этого выскочки с Запада. То, что византийский посол высказывал свое почтение, будто бы невольно все время слегка поворачиваясь к Феофано и как бы обращаясь к ней, ничего не меняло. Оттон, которого в народе уже называли Великим, действительно стал великим. Признать этот факт и его самого было только справедливо.
Среди членов посольства Аспасия узнала нескольких родственников и их друзей. Когда все формальности будут закончены и останется время для менее важных предметов, она пошлет за ними. Ей внезапно страстно захотелось услышать новости о Городе, увидеть людей с византийскими лицами и услышать свой родной язык. Сила этого желания даже удивила ее. Она сделала усилие, чтобы стоять спокойно, без всякого выражения на лице, как подобает придворной даме.
Ее рассеянный взгляд случайно упал на какого-то германца. Она задержала на нем внимание. В ее памяти медленно всплывало имя этого человека, с копной светлых волос, с загорелым лицом, в богато украшенной германской тунике. Он был постарше Оттона-младшего: ему было года двадцать два, выше ростом и гораздо внушительней на вид, хотя, как и у многих светловолосых германцев, под нижней губой у него пробивался лишь прозрачный рыжеватый пушок. Аспасия была уверена, что именно поэтому большинство из них предпочитают брить бороду. Лучше уж совсем не иметь бороды, чем показывать всем, какая она ничтожная.
Этому не нужна была борода, чтобы выглядеть мужчиной. Он был мужчиной во всем: гордо поднятая голова, красивый разворот широких плеч, большая рука, небрежно лежащая на поясе, где висел бы меч, если бы он не был при императорском дворе. В линии подбородка, в раздувающихся ноздрях была видна не только смелость, но и готовность бросить вызов любому.
Братец Генрих, так называл его младший Оттон, отчасти с юношеской почтительностью, отчасти снисходительно. Генрих, герцог Баварский, который, если бы его отцу повезло, был бы королем Германии. Старший Генрих, брат старшего Оттона, умер давно и, что удивительно, без помощи брата. Они ненавидели друг друга с детства, говорили люди, потому что Оттон был королем, а Генрих нет.
Сын и тезка Генриха был, по всей видимости, вполне преданным слугой своего дяди императора. Оттон-старший относился к нему не более сурово, чем к собственному сыну. Оттон-младший откровенно восхищался им, завидовал его мужественной красоте, но никогда не забывал, кто будет носить корону. Генрих кланялся, улыбался, был в меру необходимости почтителен, но никогда не раболепствовал. Аспасия слышала, что у себя в герцогстве он правил как король. Ходил слух, что в его личной спальне в Мерсебурге есть шкаф, где хранятся одеяния главы государства, все из королевского пурпура; что он вынимает их, когда остается один, рассматривает и клянется, что в один прекрасный день наденет их, когда не будет ни дяди, ни двоюродного братца.
Стоя на краю освещенного пространства, он смотрелся как красивая картина в своей алой тунике, штанах цвета шафрана и в плаще чистого густо-зеленого цвета. Возле него стояла женщина, но не его юная жена Гизела, пухленькая, с пшеничными косами. Эта пожилая женщина, одетая строго, как монахиня, была его мать, Юдит, регентша Баварии. Они были удивительно похожи, даже выражение несправедливо попранной царственности было одинаковым. Она опиралась на руку Генриха и наблюдала за процессией послов холодным спокойным взглядом. Она тоже выжидала, и ее мало волновало, замечает ли кто-нибудь это.
Аспасия встретилась глазами с императором. Он явно был доволен. Империя покорна, и он знал это. Ему приятно видеть сына своего брата на подобающем ему месте и собственного сына, гордого, на высоком троне, равном его собственному. Все в мире так, как должно было быть. Об этом он молился, за это боролся, и он победил.
Несомненно, он уже знал, за что еще предстоит бороться. Он был безупречно любезен с византийцами. С явной гордостью он представил им жену сына; он сообщил, что она разрешилась дочерью. Он дал понять, что в следующий раз ожидает от нее рождения сына — римского императора.
— Сейчас Италия и Германия в безопасности, — сказал он, — мы можем считать их одним государством. За ними последует Галлия. А потом — кто знает? На запад в Испанию; на восток в новые обширные земли; племена будут покорены и приведены к вере в нашего Господа, ислам будет повержен, и западная часть мира возродится под властью одного правителя. Об этом мечтал Карл Великий. Мы претворим это в жизнь!
Двор отвечал восторженным ревом. Византийцы отнеслись более сдержанно. Они кланялись, что-то бормотали и уходили. Но все это их мало удивило. И так ясно, что делает этот варвар, даже если бы он и не хвастался.
Аспасия, морщась от шума, задумалась, не были ли его речи больше, чем простым хвастовством. Возможно ли это? Если бы он прожил достаточно долго, если бы у него хватило сил, если бы он оставил сына, способного продолжить начатое им дело, — тогда это возможно. Возрожденный Рим. Объединенный мир. Иисус Христос во главе его, а на престоле — почему бы и не наследник саксонских вождей? Другая его половина, материнская, будет истинно византийской. Он смог бы удержать мир в своих руках.
Аспасия была в приподнятом настроении. Вино, выпитое на пиру, только усилило ее игривость. Она покинула зал так скоро, как это только было допустимо приличиями. Она нашла Исмаила в его городской квартире, где он и обещал быть. В меньшей из своих двух комнат он толок порошки. От раскаленной жаровни в комнате было тепло, как летом. Она принесла ему угощение: изюм, сушеные яблоки, пышный белый хлеб. Он не пил вина и не ел вместе с неверными; он делал исключение только для одной неверной, которая была его возлюбленной.
Он приветствовал ее кивком, не отрываясь от своего занятия. В менее игривом настроении она бы села спокойно и ждала, пока он закончит работу. Но сегодня она не могла сидеть спокойно. Она подошла к нему сзади и обхватила, норовя руками залезть под одежду. Спина была узкая, теплая и такая знакомая, аромат пряностей смешивался с запахом лекарственных трав. Она не обратила внимания, когда он внезапно возмущенно выпрямился, и легонько куснула его в шею. Он бросил пестик и закричал:
— Женщина! У тебя совсем нет ко мне уважения?
