Конни Брокуэй - Мой милый враг

Так много. И так мало.

Эйвери сделал шаг — всего один шаг — вперед, пока их груди не соприкоснулись, и по всему его телу пробежала дрожь неукротимого желания. С каждым его судорожным охом ее соски, два твердых катышка, оставляли на его коже огненные следы. Ее ноги безвольно разошлись, и он воспользовался этим, прижавшись к ней и расположившись между ними так, что ее груди всей своей тяжестью, легли на него. Та призрачная защита, под которой он находился, влекла его к себе, подобно магниту.

Голова Лили была запрокинута, шея выгнулась дугой. Помоги ему Бог, он просто обязан был поцеловать эту стройную колонну, слизнуть языком солоноватый налет с кожи у ее основания, нежно ущипнуть тонкую мочку уха, между тем как ее гортанное мурлыканье эхом отдавалось в его сознании, опьяняя и возбуждая его.

Но он не станет прикасаться к ней, нет! Только не руками. По' крайней мере на это у него хватало выдержки. Однако надолго ли? Плотское влечение в сочетании с паническим страхом довело его почти до исступления. О Господи, он хотел видеть ее под собой, а не просто стоять тут, чувствуя себя опустошенным и разбитым — состояние, которого он не испытывал никогда прежде. И вместе с тем он не осмеливался ни на что большее.

Ибо та крохотная частица его мозга, которая еще не утратила способность рассуждать здраво, подсказывала ему, что как только он позволит себе до нее дотронуться, она тут же прикажет ему собирать вещи.

Поэтому он оставался на месте, мускулы на его руках раздувались от усилий удержать их как можно дальше от нее, тело изнывало от неутоленного желания. Ему казалось, что он парит между небом и землей, и, тяжело дыша, он приник к ее жарким губам, в лихорадочной спешке пробуя их на вкус и на ощупь.

Не прикасайся к ней. Не прикасайся к ней. Ради всего святого, не прикасайся к ней!

Внезапно она открыла глаза и с криком отшатнулась от него.

— О Господи!

Она не удержалась на перекладине и упала на спину. Какое-то мгновение он не в состоянии был пошевелиться от гнева и досады, но в следующую секунду перескочил следом за ней через изгородь и встал рядом, тогда как она с ужасом уставилась на него снизу вверх.

— Я к вам не притрагивался!

— Знаю! — крикнула она в ответ и принялась яростно метаться из стороны в сторону, пытаясь встать. Ее юбка задралась выше колен, открывая взору кружевное нижнее белье — Лили Бид, и вдруг кружева? — а также украшенные тончайшей вышивкой шелковые чулки. Шпильки выскочили из ее прически, и целая россыпь иссиня-черных кудрей упала ей на шею и плечи, обвиваясь вокруг них, словно змеи, — картина поистине феерическая!

Ей почти удалось подняться на ноги, но тут она наступила на подол и снова рухнула на землю. Лежа на спине, Лили гневно молотила каблуками по земле. Наконец после долгих и бесплодных усилий она успокоилась, сделала глубокий вдох, откинула волосы с лица и, сердито сверкнув на него глазами, произнесла тоном человека, которому лишь благодаря неимоверной силе воли удается держать себя в руках:

— Вы так любите похваляться тем, что вы — джентльмен. Помогите же мне встать!

Он бросил на нее осторожный взгляд.

— Да, конечно.

Он протянул ей руку. Издав приглушенное ворчание или, быть может, всхлипывание — даже ради спасения собственной жизни он не мог бы сказать, что именно, — Лили поднялась на ноги.

— Вы, наверное, захотите сначала привести в порядок вашу… вашу одежду.

Она тут же одернула юбки, натянув их до самых кончиков башмаков, после чего принялась смахивать с них приставшие к ним травинки и листья.

— И волосы тоже.

— А что с ними?

— Они у вас разлохматились.

— О! — Она тут же схватила в охапку беспорядочную %ассу волос и воткнула в них несколько шпилек, пустив в ход чисто женские колдовские способности, чтобы заставить их снова выглядеть чистыми и опрятными, хотя еще несколько секунд назад ее прическа казалась безнадежно испорченной. Затем она сделала еще один глубокий вдох и посмотрела ему прямо в глаза. Эйвери словно зачарованный не сводил с нее взгляда, задаваясь вопросом, каким будет ее следующий шаг.

— Я… я должна перед вами извиниться. — Щеки ее залил густой румянец.

Он ожидал чего угодно, но только не этого.

— Ничто не может служить оправданием моего поступка. Я вела себя как… как…

— Как какой-нибудь хам? — подсказал Эйвери, используя то самое определение, которое он мысленно относил к себе самому.

— Да, вот именно! Как хам! — подхватила она, охотно уцепившись за последнее слово.

Ему следовало бы догадаться, что любое прозвище, обычно применяемое к лицам противоположного пола, пусть даже отрицательного свойства, должно ей польстить.

— Я прошу прощения, и давайте забудем об этом прискорбном случае раз и навсегда.

То, каким тоном она это произнесла — так хладнокровно, так бесстрастно, — окончательно вывело его из себя. Ему и прежде случалось проходить через искушения, но ни одно из них даже отдаленно не могло сравниться с тем, через которое ему только что пришлось пройти. Его тело до сих пор изнывало от неутоленной страсти. Он все еще чувствовал ее вкус и запах, наслаждался ее близостью… О нет, это не сойдет так просто ей с рук! Из того, что пущенная ею в ход уловка не принесла видимых плодов, вовсе не следовало, что ей не придется отвечать за свои действия.

— Вы можете забыть, если хотите. Но не я.

— Но… как в таком случае я могу искупить вину?

— Искупить вину? — В том, что Лили Бид считала себя перед ним в долгу, бесспорно, имелись свои привлекательные стороны. — Я, право, не представляю себе, каким образом вы сумеете оправдаться передо мной за то, что вы… — тут он сделал паузу для большего эффекта, — бросились мне на шею. Но поскольку вы женщина, у меня, похоже, не остается другого выбора, как только принять ваши извинения. Вместе с тем, Бог свидетель, если бы мы с вами поменялись местами, вы бы подняли шум на всю округу. Что, разве я не прав? Тогда вы вряд ли удивитесь, узнав, что мне очень трудно изгладить из памяти этот случай.

Ее дивные темные глаза были подозрительно прищурены.

— Стало быть, вы не сможете о нем забыть?

О Господи, если бы она только знала! Конечно, не сможет, хотя совсем по иной причине, чем та, которую он только что привел. В его сознании уже возникали образы бесчисленных купаний в ледяной воде, и голос его прозвучал грубо, хрипло:

— А что в этом странного? Женщины отнюдь не обладают исключительным правом на чувствительность. Из того, что я мужчина, вовсе не следует, что я не способен воспринимать обиду. Но поскольку эту обиду нанесли мне вы, женщина, мне остается только не обращать на нее внимания.